Яблоневый цвет - [10]

Щеки легкое дыхание милого друга касается, со лба теплая ладонь пот смахивает. За руку тянет за собой невидимый проводник по лунной лестнице.

И не заметил Северин, как к самому светилу поднялся, демонов внизу оставив. Зло сверкали три глаза, но молчало чудовище.

— Проснись, — снова ласковый шепот слуха коснулся. — Уж землица оттаяла, пора и тебе возвращаться.

Отвернулся парень от жуткого зрелища, и показалось ему, будто на мгновение увидел своего спасителя: глаза — что листва лесная, серые тучки прячущая, внимательные, строгие; ресницы тоненькие, да частые и длинные, будто жучиные усики. Промелькнуло видение и пропало в ослепительном свете, так что зажмурился Северин. Веки разомкнул через силу — уж совсем другие очи перед ним: правый — голубой, левый — зеленый, зрачки-щелочки. Нос розовый к его лицу потянулся, обнюхивая. Большой белый кот лежит поверх одеяла лоскутного на груди больного.

Из окна свет неистовый льется — с непривычки жгучим кажется, будто лук режешь. Щебечут свиристели, собирая последние ягодки рябинок. Слышна звонкая капель из-за дверей сеней.

Северин отодвинул кота, кулаком глаза протирая. Тот спрыгнул на пол да не забыл посмотреть сердито на того, кого лечил.

— Эх, мил-человек, пошто доброхожего обижаешь? Хоть спасибо скажи.

Северин замер, медленно голову на голос повернул.

У растопленной печи сидит сухонький старик, борода — соль с перцем. Глаза из-под кустистых бровей блестят, в самую душу смотрят. Руки узловатые, будто ветви, колено правое растирают, шурша шерстяными штанами. Кот рядом уселся, ближе к горячей кладке, смотрит на парня с недовольством, словно тот его лежанку занял, да хвостом дергает.

«Кто ты?» — вопрос простой, а вымолвить никак — глотка пересохла, язык связало. Попытался приподняться Северин, да голова чугунком показалась тяжеленым. Невольно стон с уст сорвался.

— Не вставай, не вставай, — снова заговорил дед, поглаживая кота. — Радмила скоро вернется, боль облегчит.

«Радмила?..»

Глаза рукой прикрыв от света, разглядывал парень утварь нехитрую жилища. Хата маленькая, скромная, зато убранство внутреннее до чего занятное: венки и связки высушенных травок на стенах висят; горшочки, банки, склянки на полках все в своем порядке стоят, как надо; над кроватью полог полупрозрачный раскинут, над полатями — занавеска белая; на полу плетеный коврик лежит — чтобы не холодно было босыми ногами ступать. И кругом чистота, женская рука чувствуется.

В сенях шум послышался, что-то тяжелое на пол опустили, и тут же дверь отворилась.

Одной рукой шаль пуховую придерживая на груди, Радмила занесла в хату ведро, полное воды, да поскорее заперлась, чтоб прохладу обманчивую зимы уходящей не впускать. Взглядом с Северином встретилась. Шаль с головы слетела, рассыпались по плечам растрепанные волосы русые.

«Это была ты?..»

И снова подвел язык Северина — вместо речи внятной кашлем зашелся.

Ворожея заторопилась воду больному поднести, травку какую-то из заготовок взяла да в кружку бросила, что-то прошептав.

— Вот, сейчас Радмилушка все сделает, — снова молвил дед. — Тебя как звать-то, мил-человек?

— Погоди, дедушка, уста ему связало. Не может он тебе ответить.

И голос тоже Северин узнал, сердце радостно откликнулось. Но как шепотки увидел, от подставленного питья отпрянул, как от проказы, на девицу уставившись. Радмила разочарование его заметила, но не обиделась.

«Многого он на войне насмотрелся. Боится меня — оно и понятно».

Была Радмила вместе с раненым в его кошмарах о той битве, где его с товарищами на гибель верную послали, только бы от безухих магоборцев глаза отвести да посмотреть, на что колдуны способны. Через сны-память смотрела, как Бес забавляется, лазейки через заговоры отыскав. Так и женщинам в деревне передавала весточки о родных, и сама весь ужас прочувствовала резни кровавой.

— Не бойся, вреда не причиню.

Взгляда от Радмилы не отрывая, приложился Северин к чашке, да так залпом и выпил всё, не ведая до сего времени, какую жажду испытывал. Сладковатая водица мигом бодрость вернула, разум прояснила.

— Это — дедушка Беримир, — произнесла девица. — Он тебя в лесу нашел и сюда принес.

— Да я-то что! Если б не Радмила, сгинул бы ты! Да и Баюн вот тоже помогал.

Старик почесал кота за ушком, на что тот громко проурчал.

Чужеземец молчал, наблюдая за спасителями.

Ворожея с печки мешочек стянула — соль в нем прибоем морским прошуршала — да деду отдала.

— Мужики у Пущи ходят. Тела жгут, какие из-под снега повыглядывали. Попросили дать им оберег от упырей, вот и задержалась немножко. Не тяни больше с мазью…

Северина передернуло от услышанного.

— Уж давненько мародеры не заявлялись, — ответил старик. Держа мешочек на колене, Беримир покряхтывал от тепла, что боль в ноге облегчало. — Как последние обозы вернулись, ничего не слышно боле. Откуда ж мертвецам-то взяться?

Тихий стук раздался в избе — Радмила толкла в ступе травы, смешивала их с молоком и родниковой водой. И Баюну не забыла миску наполнить.

— Леший в Погань никого с недобрыми помыслами не пустит, а у этих явно зло в сердце поселилось. Давеча бабка Мирина бранилась: дескать, девкам обереги от водяного дала я, а от чужаков — забыла… То-то сороки на свадьбе у старостихиной дочки раскричались — не к добру…