Я живу в этом теле - [45]

Лена сказала громко и победно:

– А я знаю! Комета – это видимое ничто. Так сказал не то Галилей, не то Ламарк. На самом деле в моей сумочке больше массы, чем в десяти таких кометах.

Лицо всегда улыбающегося Леонида на этот раз осталось серьезным:

– Дело в том, что… Да-да, дело в том, что эту комету правильнее было бы назвать астероидом. Он немногим уступает массе Луны. Даже если пройдет близко, то это будут такие возмущения по всей Земле!

Лена вскинула брови:

– Возмущения? Митинги? Забастовки?

Леонид сказал очень серьезно:

– Даже наша Луна, что на расстоянии… гм, словом, на очень большом от Земли, вызывает океанские приливы и отливы. А если Аттила пройдет ближе, чем Луна, то земная кора точно так же задвигается, как и морские волны. Напоминаю, что земная кора – это пленка на кипящем молоке. Под тонким слоем земной коры – многосоткилометровый слой кипящей магмы! Словом, от нашей цивилизации не останется и следа. Мала вероятность, что вообще уцелеют хоть жуки или тараканы. А если астероид столкнется с Землей, то…

Он даже побледнел, щеки осунулись. Настенька звонко и неуместно захохотала. Ее глаза были устремлены через плечо мужа. Там знаменитый клоун, толстый и напыщенный, швырялся тортами.

Лена рассмеялась следом, смех ее был беспечным и заразительным. Я ощутил, что и сам начинаю хохотать, глядя, как толстый человек в нелепой одежде то поскользнется на кожуре, то плюхнется в лужу, то ему в который раз швырнут в лицо тортом… Рядом визжала, изнемогая от хохота, Лена. Ей вторила, не сдерживаясь, Настя.

Когда пошла реклама, Леонид поспешно достал сигареты:

– Я курну на балконе? А когда начнется, крикните.

Лена вслед крикнула задорно:

– Капля никотина убивает лошадь!

– Пусть не курит, – отозвался Леонид привычно. – Да и вообще, какой дурак дает лошади курить?

Он исчез, плотно притворив за собой дверь, чтобы не потянуло сигаретным дымом. Настя вздохнула:

– Ему и пить нельзя, и курить вредно! А он и то, и другое и… гм… в третьем усердствует тоже.

Обе засмеялись заговорщицки, я молчал, посматривал одним глазом на балконную дверь. Леонид жадно затягивался, дым валил из ноздрей, как у Змея Горыныча. Шампанское ударило в голову. Во всем теле ощущалась приятная расслабленность, но блаженное успокоение в мыслях не приходило.

Какая к черту борьба с алкоголизмом, мелькнула горькая мысль, с курением, наркотиками! Смешно, когда рассказывают о том, что капля никотина убивает лошадь. Что двадцатилетнему парню до того, что в пятьдесят лет он заработает рак легких? До пятидесяти целая вечность…

Курят потому, что хотят быть в стае. Курящие – как бы единая масонская ложа, отдельная стая, замкнутый союз, где все помогают друг другу… одалживая сигареты… Некурящий оказывается волком-одиночкой, а привычному к стае человеку это страшновато…

А с алкоголем и того страшнее. Человек инстинктивно страшится сверкающей горы, на которую надо карабкаться. Внизу, в теплом болоте дочеловеческих инстинктов, откуда вышел после сотни миллионов лет неразумного существования, уютно, не страшно… И если принять дозу, то возвращаешься в это состояние доразумности, покоя, власти глубинных инстинктов. Немногие могут удержаться на сверкающем склоне горы, не поддаться соблазну скатиться в теплое болото.

Леонид, вернувшись, потер ладони, кивнул на опустевшие фужеры.

– Наливай!

Я разлил, обходя свою посудину. Леонид вскинул брови: такого за мной не водилось. Я криво усмехнулся: а что мне с того, что подумает или как истолкует это существо? Все равно оно скоро умрет. Как и остальные двое.

А я смотрел на Леонида, он ел, похохатывал, что-то рассказывал, весело блестя зубами, жестикулировал. Неужели, мелькнула мысль, он… это вот, которое Леонид, тоже… есть? Существует?.. И тоже что-то чувствует, понимает, даже думает?.. Неужели в этом существе тоже есть «я»?..

Не слишком ли много, метнулась смятенная мысль. Я – это понятно. Я себя чувствую. Его я не чувствую, значит – его нет. Или оно есть, как некий орнамент вокруг моего бытия. Как деталь некого извилистого коридора моей жизни, моего пути. Я иду, мне кажется, что передо мной простор, а на самом деле всюду незримые стены, где камнями служат и люди, и взгляды, и мои собственные желания, хотения, заблуждения, страхи, надежды.

Я видел, что эти остальные посматривают на меня как-то странно. Да, держусь как-то иначе, хотя вроде бы уже не инопланетянин… хотя кто знает… но все же теперь я чувствую себя так, словно стою на следующей ступени эволюции, а они остались еще там, в млекопитающих. Пусть даже в приматах.

– Только шампанское, – сказал Леонид со вздохом. Он поднял бокал, рассматривал пузырьки, отчего его глазные яблоки жутко скосились почти на кончик носа. – Даже от пива начинается. Ну, голова трещит, тяжесть во всем теле…

– У всех тяжесть, – живо возразила Настя. – Это же расслабон! Такой приятственный.

– Приятственный, – буркнул Леонид. – Но когда задницу не можешь вытащить из глубокого кресла…

Он жаловался и жаловался, а я внезапно подумал: а чем у меня лучше? Да, я сильнее, моложе, здоровее. Лучше выгляжу, женщинам нравлюсь. Но всего через несколько лет, пусть даже несколько десятков лет, ведь это так мало! – состарюсь до безобразия, буду ходить с палочкой, забывать свое имя, гадить под себя… а потом и вовсе угасну. Совсем. Меня сожгут или закопают, но это будет уже потом, а еще до этого меня не станет.