Я жду тебя - [14]

— Теперь я одна во всем мире, никого у меня нет.

— А мы? — спросил я.

— У тебя есть своя женщина, ты ее, а не мой.

— Если ты на него будешь заглядываться, я тебе глаза выцарапаю, — набросилась на мать Пьяри. — Не можешь жить одна — найди кого-нибудь.

— Э-эх, дочка! Какой в мужчине прок! Посадить разве в мешок и стеречь, чтобы не убежал! Да! Ушел тот человек, ради которого я жила, теперь я уже никому не нужна, каждый может мною помыкать! Но я еще не так стара, моя милая! У меня еще есть силы. А когда и их не станет, найду себе крепкого старика и как-нибудь прокормлюсь. Все лучше, чем терпеть унижение в доме дочери.

— Эх вы! — вмешался я. — Пепел Исилы еще не остыл, а вы уже ссоритесь!

— Ишь ты, благодетель нашелся! Ее кормилец помер, так она, выходит, на твои деньги теперь жить будет?

— Нет, дочка, ты, видно, совесть потеряла! Я у тебя всю жизнь на шее сидеть не собираюсь, не бойся. Но знай, когда жена Маурсинха отказала Малу, своей бабке, в куске хлеба, так та пошла к Маурсинху, и он щедро вознаградил ее. Меня же вознаградить некому! Узнав о поступке сына, его отец даже обрадовался. Он сказал: «Сын мой! Проучив жену, ты возвеличил имя своих детей!» У Албели, жены медника, было семь любовников, и это при живом-то муже! И никто ей слова не сказал! А когда умер муж, она ушла к другому меднику. Канпури, жена парикмахера, совсем была старухой, когда ревнивый муж обвинил ее в измене и засадил в тюрьму. Но и это ничему ее не научило, она путалась с кем хотела. Да, мужчины не покидали ее всю жизнь. А у меня никого нет, совсем одна. Я уйду от тебя, доченька! Завтра же уйду. Чего натни бояться? С кем хочет, с тем и живет.

Пьяри вздохнула с облегчением. А я понял еще одну вещь: теперь я целиком завишу от Пьяри. Она будет мне защитой от полицейских, от слуг и наемников раджи и от многих других сильных мира сего. Но почему я такой беспомощный? Наверное, потому, что пристрастился к вину. По канату я уже ходить не мог, и мое место заняла Пьяри. Ее ослепительная красота притягивала зрителей. Когда же я осмеливался приблизиться к ней, она отталкивала меня: «Только что ушел сын менялы».

— Весна быстро проходит, дочка, молодость мимолетна, — говаривала в те дни Сауно.

Ревность и вражда, вспыхнувшие было между матерью и дочерью, быстро прошли. Сауно позаботилась о себе, и мы с Пьяри остались вдвоем. Я хотел уехать как можно дальше отсюда, куда-нибудь в другое княжество. Там мы могли бы стать продавцами бетеля. Но Пьяри не соглашалась: «Какой доход у жены бетельщика, лентяй ты этакий! Будь хоть ростовщиком, хоть тхакуром, а я останусь натни!» И она кружилась в танце, перебирая ногами и слегка покачивая бедрами. Я не выдерживал и улыбался. В эти минуты она мне особенно нравилась. «Посмотри на меня, — говорила она каждым своим движением, — я не стану рабою мужа, как какая-нибудь метельщица или чамарка. Я хочу жить и веселиться. В моем сердце пока ты один. Однако стоит мне разлюбить, и я тут же покину тебя».

Это злило меня. Вино туманило мне голову, и я бросался на нее с веревкой. Тело Пьяри покрывалось синяками, она плакала, называла меня жестоким и бессердечным, но потом сама кидалась мне на шею, крепко сжимала в объятиях и начинала выговаривать:

— Ну что ты бьешь меня, негодный, будто я уличная девка! Непутевый пьяница! Я же твоя жена. Ну, бей, если нравится, но знай, я тебя не боюсь.

— Зачем ты грозишь уйти от меня?

— Глупый, я же дразню тебя, а ты злишься. А если сам разлюбил, к чему тогда пускать в ход веревку? Ты стал холоден со мной. Когда я иду по деревне, все мужчины наперебой зазывают меня. Меняла вместо денег дает мне муку и зерно. Только один ты ничего мне не даришь, жестокий!

В раскаянии я нежно обнимал ее.

— Вернемся в наш табор, — просила Пьяри, — там много твоих старых друзей.

— Нет! Ты опять будешь бегать к канджарам.

— Клянусь тебе, у меня и в мыслях этого нет. Просто вспомнила табор, где прошло наше детство.

— Но я не хочу туда идти.

— Почему? — удивлялась Пьяри.

Я не отвечал.

Это ее обижало.

Как-то я снова взялся за веревку. На этот раз Пьяри не на шутку разозлилась, схватила попавшийся под руку башмак и стала наносить мне ответные удары.

— Не плюй в лицо тому, из чьих рук ешь. Чего тебе не хватает? Я ведь не рабыня, чтобы все молча сносить. Уйду от тебя!

— Куда же? — со злостью спросил я.

— Куда захочу.

— Бросишь меня?

— Конечно!

— Надавать бы тебе по щекам!

— На, бей! — Не ожидая ответа, она сама подошла ко мне и подставила щеку для удара. Ее дерзость возмутила меня, и я со всего маху влепил ей пощечину. Пьяри упала, но тут же вскочила и набросилась на меня. Не знаю, как получилось, но она ухитрилась ударить меня ногой в лицо. Удар был сильный, на лице показалась кровь. Пьяри засмеялась, перестала драться и уселась рядом со мной.

— Что, больно? — участливо спросила она.

— Больно, — поднявшись, ответил я и схватил лежавшую рядом косу.

Но Пьяри не испугалась.

— Что ж, зарежь. Пусть я умру, но умру от твоих рук!

Коса со звоном упала на землю. Любовь Пьяри опять одержала победу. Я стоял, любовался ею. Как она была прекрасна! Заметив, что я пристально смотрю на нее, Пьяри покраснела и закрыла лицо краем покрывала.