Я видел, как живет Италия - [2]

Он-то, бедняга, вынужден был приняться за них, так как под рукой другого чтения не было.

А вообще я совершенно напрасно говорю вам все это. Такого человека ничто не остановит. Он будет описывать улицы, мостовые, поля, цветущие или безжизненные (в зависимости от его настроения), небо, горизонт; или заговорит о спагетти и хлебе без соли, перечислит меню своих обедов от первого до последнего, расскажет о туалетах женщин, об обстановке в домах. Обо всем. И в конце концов скажет:

— Если вы когда-либо еще поедете в Италию, непременно побывайте в Дзинге. Это типично, необычно, уникально, шедеврально.

Однако не стройте иллюзий. Это еще не конец. Это лишь хитрый, обходный маневр, за которым последует новая атака: ведь он никогда, ни за что на свете не простит вам вашего интересного путешествия, вашего восторга от шедевров искусства и того, что вам удалось открыть для себя народ и страну.

Вот ему-то, опасному, мстительному, нетерпимому к чужим мнениям путешественнику, и посвящено мое предисловие.

Я довожу до его сведения, что мы отправились втроем: моя жена Лилла, я и Пафнутий — автомобиль марки «Дофин». Мы назвали машину Пафнутием, чтобы досадить ему, этому человеку из Дзинги, так как были уверены, что ему известны все святые, кроме Пафнутия. (Впрочем, мы немного схитрили: Пафнутий не святой, а всего лишь присноблаженный.) Обратно мы прибыли все трое в отличном состоянии, проехав 12 тысяч километров и многим обогатившись за те четыре месяца, когда нам то и дело приходилось встречаться с людьми, чьи заботы и чаяния не похожи на наши. Многих мы полюбили, некоторые вызывали в нас отвращение, совсем так же, как это бывает и у нас на родине. Наши глаза были широко раскрыты, наш слух насторожен. Мы смотрели, слушали, старались понять. Всего мы не увидели. И услышали не все. В книге мы расскажем лишь о том, что п.о.к.а.з.а.л.о.с. ь нам понятным, когда мы увидели, как живут итальянцы.

Трудно охарактеризовать народ несколькими слонами. Но если прожить в стране какое-то время и терпеливо изучать этот народ, вам откроются некоторые главные его черты, особенно если вы будете исходить из общепризнанных положений, ставших аксиомами.

Вот они:

Итальянец ленив.

Во всем мире итальянцев охотно используют как превосходных работников.

Итальянец вор, особенно на юге.

За четыре месяца итальянцы не украли у нас и булавки.

Итальянец фанфарон.

Итальянец тихоня.

Итальянки изумительно красивы.

У итальянок волосатые ноги.

У итальянцев тяжелая кухня.

У итальянцев божественная кухня.

Итальянцы невежественны.

Каждый третий итальянец dottore[1] чего-нибудь.

Итальянец попрошайка.

Итальянец обладает исключительным чувством собственного достоинства.

Итальянец трус.

Итальянец умеет смотреть смерти в глаза.

Итальянец лишен чувства юмора.

Итальянец самый веселый человек на свете.

Итальянец живет своим прошлым.

Итальянец с ошеломляющей быстротой стремится в будущее.

Итальянец такой.

Итальянец сякой.

В Италии 48 миллионов итальянцев.

Что же касается Дзинги за Казабоной, то мы проехали мимо нее. Что делать, посетим ее в другой раз.

Как это ни парадоксально, но мне хочется, чтобы желчный путешественник, описанный в нашем предисловии, оказался единственным его читателем. Остальные пусть сразу приступают к первой главе. Они будут совершенно правы, потому что эта книга в отличие от ее предисловия предназначена всем, кто любит людей.

Она посвящена всем выдающимся и рядовым людям, официальным лицам и простым гражданам, которые так горячо нас встречали, так братски принимали. Мне не хватит слов, чтобы поблагодарить всех их за любезность и отзывчивость.

Спасибо им всем от всей души!

Пьемонт

В Италию входишь как в сквер, где играют дети. Их дружный смех, крики и гомон ошеломляют вас сразу, где бы вы ни переступили границу. Мы часто бывали в Италии, и всегда первое впечатление оказывалось одинаковым. И что нас всякий раз потрясало, так это дети: место, которое им отводится в жизни, быт, в котором ребенок центральная фигура, деятельность или отсутствие ее в зависимости от все тех же figli, что буквально должно означать «сыновья», а в разговорной речи — «дети». От Домодоссолы до Реджо-ди-Калабрия у всех итальянцев ость общее характерное качество, независимое от их социального положения: все они обожают детей. Дети здесь повсюду: в домах, в церкви, на морском или речном берегу, на улицах, на деревьях, на тротуарах, на шоссе. Они копошатся, ковыляют, бегают, ползают на собственных задах или мчатся на мотороллерах — figli, figli, figli. Автомобилист обнаруживает их у себя под колесами, турист — под ногами, а одетый с иголочки итальянец, которого ни за что на свете не заставить нести сверток, — на своих руках или плечах. Они осаждают вас повсюду, эти benedetti figli[2], и клянчат конфетку (и какой остолоп внушил им, что туристы путешествуют, набив карманы конфетами?!). Они предлагают почистить ботинки, отворяют или затворяют дверцу автомашины, берутся проводить до гаража, гостиницы, ресторана, на пляж, куда угодно. Это из-за них, едва ступив на итальянскую землю, словно по мановению волшебной палочки, становишься членом семьи (одним из figli di mamme — маминых детей) и получаешь право вмешиваться в жизнь этих детей с их грязными ушами и ногтями в трауре.