Я, верховный - [7]

Прошу прощения, Вашество, но осмелюсь сказать, что я слышал эти голоса. И гренадер, прикончивший корову, тоже. Полно, Патиньо, хоть ты-то не бредь! Простите, сеньор, но с вашего позволения я должен сказать вам, что слышал эти слова-мычания, похожие на человеческие слова. Далекие-далекие, слегка простуженные голоса выводили этакие рулады. Наверное, Ваше Превосходительство, это остатки какого-то неизвестного, еще не совсем умершего языка. Ты слишком глуп, чтобы сойти с ума, секретарь. Человеческое безумие обычно хитроумно. Это хамелеон, инобытие рассудка. Когда думаешь, что излечился от него, это значит, что болезнь обострилась. Безумие лишь приняло другую, более изощренную форму. Поэтому ты и слышишь так же, как старая Петрона Регалада, эти несуществующие голоса, будто бы исходящие от падали. Какой же, по-твоему, язык может вспоминать этот комок кала, окаменевший в желудке коровы? С вашего позволения, он что-то говорит, Ваша Милость. Может быть, на латыни или на другом неизвестном языке. Вы не думаете, Вашество, что, возможно, существует такой слух, для которого все люди и животные говорят на одном и том же языке? В последний раз, когда сеньора Петрона Регалада дала мне послушать ее камень, я услышал, как он шепчет что-то вроде... властитель мира... А, ясно, мошенник, как это я сразу не догадался! Камень, который довел вдову до умопомрачения, уж конечно, не мог не быть роялистским. Прекрасно! Не хватает только, чтобы чапетоны[15], вывешивающие пасквилянтские листки в соборе, вдобавок вкладывали заразный камень в брюхо коровам.

Дурные нравы извращают обычные явления в не меньшей, а то и в большей мере, чем лживая память. Они образуют вторую натуру, подобно тому как натура — это первая привычка. Забудь, Патиньо, про камень-безоар. Выкинь из головы эту дурь насчет слуха, который может сводить все языки к одному. Все это глупости!

Я запретил Петроне Регаладе, которую считают моей сводной сестрой, эту ворожбу, вводящую в заблуждение таких же легковерных невежд, как она сама. От старухи и без того один вред: вцепилась, как клещ, в ребятишек со своим катехизисом. Но уж ладно, пусть ее. Это невинная блажь. Отечественный пересмотренный катехизис и гражданская деятельность избавят этих детей, когда они вырастут, от катехизического рахита.

Хваленый безоар не помешал клещам одолеть корову, сказал я ей, когда она пришла жаловаться. И не излечил вас, сеньора, от помутнения разума. И не избавил от яда безумия епископа Панеса. И даже не облегчил мне болей от подагры, когда вы принесли сюда ваш камень и натерли им мою ногу, распухавшую три дня кряду. Если от камня только и проку, что он забавы ради повторяет слова, исходящие из потустороннего мира, на противоестественном языке, который слышат, как им чудится, одни сумасшедшие, пропади он пропадом!

У вас тоже есть свой камень, ответила она мне, указав на аэролит. Но я не пользуюсь им для прорицаний, как вы своим, сеньора Петрона Регалада. В конце концов у вас от него помрачится рассудок, как это случилось с вашими другими братьями. Вы ведь знаете, что вокруг ваших единокровных всегда бродил призрак умопомешательства. Это в некотором роде фамильная черта. Заройте в землю ваш камень-безоар. Закопайте его в своем патио. Положите у придорожного столба. Бросьте в реку. Выкиньте из головы этот вздор. Не сердите меня опять, как в тот день, когда я узнал, что вы спустя десять лет после развода продолжаете тайком видеться со своим бывшим мужем Лариосом Гальваном. На что вам нужен этот шарлатан? Он хотел насмеяться над вами, как он насмеялся сначала над Первой Правительственной Хунтой[16], а потом над Верховным Правительством. Что вы собираетесь на старости лет делать с этим развращенным бездельником? Плодить сирот? Ублюдков-безоаров? Запрячьте подальше ваш камень, как я запрятал вашего бывшего мужа в тюрьму. Делайте себе свои свечи и перестаньте заниматься чепухой.

У нее изменилось выражение лица. Особая хитрость, хитрость безумия, прикидывающегося твердым рассудком. Она замкнулась во враждебном молчании. Все они такие, проклятые Франса[17]!

Послушайте, сеньора Петрона Регалада, с некоторого времени вы стали скручивать мне сигары толще обычного. Мне приходится разворачивать их. Убирать часть листьев из середины. Иначе невозможно курить. Скручивайте их толщиной в палец. Завертывайте в один лист выдержанного табака. Такого, который меньше раздражает легкие. Отвечайте. Что вы молчите как пень? Может, вы лишились не только разума, но и дара речи? Смотрите на меня. Поднимите глаза. Говорите. Она повернула голову. Она смотрит на меня наподобие некоторых птиц, с застывшим лицом. И ее лицо до крайности похоже на мое. Кажется, будто она учится видеть, будто в первый раз видит лицо незнакомца, о котором еще не знает, должно ли испытывать к нему уважение, презрение или равнодушие. Я вижу себя в ней. Человек-зеркало, старая Франса Вельо являет мне мой облик в женском платье. Независимо от уз крови. Да и что у меня общего с кровными родственниками? Стечение случайностей.

Людей много. А лиц еще больше, потому что у каждого их несколько. Есть люди, которые долгие годы носят одно и то же лицо. Это простые, экономные, бережливые люди. Что они делают с остальными лицами? Хранят их. Эти лица будут носить их дети. А иногда случается, что их надевают собаки. Почему бы нет? Лицо есть лицо. Лицо Султана очень походило на мое, в особенности незадолго до того, как он сдох. Собачья морда так же походила на мое лицо, как лицо этой женщины, которая стоит передо мной, глядя на меня, пародируя мой образ. У нее уже не будет детей. У меня уже не будет собак. В эту минуту наши лица совпадают. По крайней мере мое нынешнее лицо — последнее. В сюртуке и треуголке старая Франса Вельо была бы моей копией. Любопытно, как можно было бы использовать это случайное сходство... (В этом месте бумага обгорела, и конец фразы не поддается прочтению.) Смехотворная история!