Я уйду с рассветом - [70]

Несмотря на страшные синяки и ссадины, несмотря на дитя, жившее у нее под сердцем, она оставалась юной девушкой, которой едва исполнилось двадцать лет.

— Заберу. Отсюда до Парижа всего два дня пути. Как только ты поправишься…

— Нет. Не в Париж. — Она сглотнула. — Мы с Оуэном собирались после войны вернуться домой. К нему домой, к вам. Он часто говорил об этом. — Я отвернулся, чтобы не показывать эмоций, и тогда она нерешительно дотронулась до моей руки. — Вы не против? Вы этого не хотите? Я не…

Я бережно сжал ее пальцы, тонкие, как у ребенка. Она носила в себе частицу моего сына — единственную связь с мужчиной, которым он стал после того, как я изгнал его.

— Я хотел бы отвезти тебя домой.

Улыбка у нее была робкой, жалкой тенью ее прежней улыбки, я в этом не сомневался. Но плечи Северин расслабились.

На следующий день я начал готовиться в обратный путь. На север, до Западного вала отправлялся военно-медицинский конвой, и они согласились взять нас с собой. Мы разделимся с ними перед тем, как они повернут на восток, а оттуда до Парижа останется один день пути — на северо-запад. Дальше можно найти машину до побережья. Если придется, я угоню лодку и переплыву через Ла-Манш на веслах. Никогда не думал, что до этого дойдет. Но, в конце концов, разве я предполагал, что мне придется проехать всю Францию в грузовике скорой помощи и перейти через заснеженные Альпы.

Я не собирался возвращаться домой без сына. Это угнетало меня, пока я двое суток бродил по улицам Лиона. Я сам не понимал, чего ищу. Найти его тело не представлялось возможным. Северин не знала, где их держали, помнила только, что там было темно и холодно.

На второй день поисков я встретил знакомого:

— Полковник.

Американец изучал меня несколько мгновений, а потом вспомнил:

— Вы приехали на скорой из Парижа. Помогали нам в госпитале.

— Рис Гравенор. — Я взглянул на дюжину солдат, стоявших у него за спиной. Все в полной боевой готовности. — В городе еще остались немцы?

— Мы обшарили каждый закоулок, но говорят, что где-то еще постреливают.

— Можно мне пойти с вами?

Брови полковника удивленно вздернулись.

— Я ищу сына, — продолжил я. — Его держали в гестапо здесь, в Лионе.

Взгляд у американца был проницательным и оценивающим.

— Идите с нами, Гравенор, — сказал он после минутного размышления. — Я слышал, что Мясник и другие отступают к Брюйеру.

Я пристроился к его отряду.

— Мясник?

— Его фамилия Барбье, он возглавлял гестапо здесь, в Лионе. По слухам, прозвище Мясник он получил вполне заслуженно…

Тем временем мы достигли района, от которого после бомбежек остались одни руины. В нужном нам здании, похоже, раньше была школа.

— По нашим данным, он отступает, — продолжал полковник. — Но поступили сведения о какой-то активности тут, на развалинах их штаба. — Полковник махнул рукой, дав своим подчиненным команду выступать вперед. — Ждите здесь, — бросил он мне.

Солдаты рассыпались в цепь и прочесывали район настолько тщательно и согласованно, что сразу стало понятно: они выполняют подобную задачу не в первый раз. Я наблюдал, как они удалились в недра разрушенного здания.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем раздался пронзительный свист. Полковник махал мне рукой. Лицо у него было мрачным:

— Мы кое-что нашли.

Он повел меня вниз по осыпающейся лестнице. В подвале обнаружилась тяжелая металлическая дверь. За ней, согнувшись в три погибели, стоял молодой солдат, его рвало.

Полковник сжал его плечо.

— Фрицы, мать их! — выругался юнец, вытирая рот тыльной стороной ладони.

— Пойди наверх, подыши, сынок. — Полковник посмотрел на меня: — Надеюсь, вашего мальчика там нет.

Чтобы войти в тесный тайный проход, пришлось пригнуть голову. И в то же мгновение меня сразила сильнейшая вонь.

Я чуть не задохнулся, пока выбирался из-под груды разлагающихся тел солдат, брошенных на месте гибели. От того, кто висел у меня на закорках, воняло так же, хотя он был еще жив. Пока жив.

Я слышал собственное дыхание и чувствовал омерзительный запах, который пропитал все вокруг. Артур застонал, и тут я услышал их: они говорили по-немецки.

Подхватив Артура на руки, я рванул под ненадежный покров леса. Большинство деревьев скосило так же безжалостно, как и людей. Я надеялся, что нас прикроют вечерние сумерки.

Но в темноте я не заметил глубокой выбоины в земле. Когда почва ушла из-под ног, мне пришлось сжать зубы, чтобы не завопить. Мы кубарем скатились в яму, на нас посыпалась земля, наши руки-ноги перепутались.

Я выпустил Артура, и хотя мое падение смягчили тела, покрывавшие дно траншеи, оно буквально вышибло из меня дух. А от вони, исходившей от покойников, меня чуть не вывернуло наизнанку.

Где-то рядом стонал Артур. Я с усилием поднялся и побрел, наступая на трупы, к нему. Даже слабого света хватило, чтобы разглядеть ужас, написанный на его лице. Он хрипел, я приподнял его и прислонил к своей груди. Ноги у него запутались, так как пуля, засевшая в позвоночнике, сделала его конечности бесполезными.

— Это… совсем не то… — он задыхался, — приключение, которое ты мне обещал…

Я вцепился в лохмотья, оставшиеся от его формы, и прижался лбом к его лбу.