Я унес Россию. Апология русской эмиграции - [43]

Штейнберга я никогда не встречал, о чем жалею, ибо я жаден до всяких людей. Но с Шрейдером, Лундбергом, Бакалом встречался довольно часто. Говорилось, что всех их выслали. Но я так и не понимаю, почему и как их выслали и почему они приехали с такими деньгами — после подавления большевиками левоэсеровского восстания в Москве в июле 1918 года левые эсеры ведь оказались «врагами народа». Штейнберг в своих воспоминаниях пишет, кажется, что он «бежал».

Теперь, из прекрасного далека времени, глядя на этих «скифов», надо сказать, что это были по-человечески хорошие, симпатичные люди (те, кого я знал — Шрейдер, Бакал, Лундберг), но политически, по своему «революционному романтизму» — какие-то несерьезные. Странно, что эта группа «скифов» состояла почти вся из евреев, которые по своему национальному характеру, я думаю, ни к какому «скифству» не расположены. Больше того, бывший наркомюст И. Штейнберг был ортодоксальный, религиозный еврей, соблюдавший все обряды иудаизма. Как он это увязывал со «скифством» — его «тайна». Шрейдер же, которого я хорошо знавал, наоборот, был еврей, вдребезги испорченный Россией. «Россия» ведь — великая портильщица характеров. В старой России я знавал и евреев, и армян, и грузин, словно вылепленных по Мите Карамазову, вообще по образу российского Саврасэ без узды. Известный националист В. В. Шульгин осуждает эту стихию в русском характере, называя ее «душевным большевизмом», невозможным на Западе. Думаю, он в чем-то прав.

Александр Шрейдер и кончил в Париже именно так, по-карамазовски: без ума полюбил художницу Хентову (действительно интересную, «загадочную» женщину, я ее знавал), но, не получив на свою «безумную» любовь ответа, пустил себе пулю в лоб. Евг. Лундберг, с которым я впервые встретился у Станкевичей (он немного писал в журнале «Жизнь»), был, по-моему, интересным и умным писателем. В Берлине он издал несколько книг. На мой взгляд, лучшая — «Записки писателя». В ней Лундберг тогда рассматривал вопрос, кому в истории русской революции придется «подвинуться» — «плетню или Ленину?» То есть — марксисту ли Ленину или российскому крестьянству с его «плетнем»? И Лундберг приходил, конечно, к выводу, что мужицкий «плетень» вечен и нерушим, а Ленину (хочет он того иль не хочет) придется «подвинуться». Для того времени Лундберг писал очень убедительно. Но, увы, история революции показала, что «Ленин-то» остался недвижим, а «плетень» российского крестьянства просто смели пулеметами и снесли вооруженной силой, уничтожив при этом десятки миллионов людей.

Но перейдем к издательству. Во-первых, «Скифы» сразу же стали издавать левоэсеровский журнал «Знамя». И выпустили множество книг, в большинстве со «скифским» уклоном: А. Блок «Двенадцать» и «Скифы», «Россия и интеллигенция», «О любви, поэзии и государственной службе», Иванов-Разумник «О смысле жизни», «Свое лицо», «Что такое интеллигенция», Н. Клюев «Песнь солнценосца», «Избяные песни», А. Белый и С. Есенин «Россия и Инония», С. Есенин «Триптих», А. Шрейдер «Республика Советов», И. Штейнберг «От февраля по октябрь 1917 года», Е. Лундберг «От вечного к преходящему», А. Кусиков «Аль Баррак», А. Ремизов «Чакхчыгыс Таасу», К. Эрберг «Красота и свобода», Лев Шестов «Достоевский и Ницше», сборник материалов о ленинском терроре — «Кремль за решеткой» и много другого интересного.

Но кончились «Скифы» очень быстро, по-скифски: деньги все пропустили^{13}, Шрейдер (как я сказал) застрелился, Лундберг возвратился, а Штейнберг уехал в Америку. Выпущенные Штейнбергом мемуары для политического деятеля странно несерьезны, но для левых ср., пожалуй, характерны. Вспоминая октябрьский переворот, Штейнберг пишет: «Тайной политической целью Ленина всегда была диктатура большевицкой партии, и ею никогда не был объединенный фронт». Зачем же тогда было идти с Лениным в коалицию, превратясь в «наркомюста»?! «Надо сказать прямо, — пишет Штейнберг, — мы не сделали всего, что от нас зависело <…> Мы слишком часто во имя политических или общереволюционных задач (или согласия с большевиками, или престижа власти) отмалчивались, бездействовали. Софистикой „интересов революции“, как тактическим плащом, мы накрывали больно задевавшие нас вопросы революционной этики и высшей целесообразности…» И объясняет все это Штейнберг для политического деятеля неподходяще: «Мы действительно жили в мире экзальтации». Он приводит даже фразу из своего выступления 31 января 1918 года; «Своей моральной непорочностью революция может взять штурмом весь мир!» Это, конечно, «экзальтация», даже больше чем…

Когда-то Ленин (не без издевки, по-моему) говорил о левых эсерах, что они поддержали октябрьский переворот, войдя в Совнарком, «чтобы не войти в историю дураками». Но судьбе было угодно показать как раз обратное. Левые эсеры вошли в историю самыми большими дураками. Ленин накоротке использовал их, а потом главных (да и неглавных) перестрелял почти всех. И партия левых эсеров приказала долго жить, оставив по себе только странное воспоминание о том, что такое «революционная экзальтация».

Других «партийных» издательств в Берлине не было. Меньшевики издавались в разных издательствах. Только группа правых меньшевиков (потресовцев, плехановцев), издававшая журнал «Заря», выпустила книгу Г. В. Плеханова «Год на родине» (собрание его статей против Ленина из газеты «Единство», 1917).