Я унес Россию. Апология русской эмиграции - [29]

Как он продержался в СССР без репрессий? Это уж его умелость, мужичья хитринка. К тому же он держался все «на периферии», странствуя то с полярниками на Север, то в Сибирь, то родная глухомань Смоленщины, в столицы наведывался не часто. Повторяю, И.С. был хитер как лис, скрытен, как волчья яма, по-мужицки недоверчив ко всему. А описательный его талант был несомненен, к тому же без всякой социальности и политичности, он и держал его в так называемой советской литературе. Так я думаю.

В «НРК» Соколов-Микитов часто приходил потому, что был большим другом Ященко. Где и как они подружились, не ведаю. Только дружба была крепкая. И Ященко прощал Микитову всевозможные полупьяные шутки. Помню, раз пришел Соколов-Микитов вполсвиста. Яшенки нет, он сел за его стол, чего-то там рылся, пересматривая корректуру и… ушел. А потом, уже перед печатью номера, Ященко вдруг увидел среди «книг, поступивших для отзыва» в последних, готовых к печати, сверстанных листах жирно набрано: А. Ященко. Астры. Мемуары. Берлин. 1922. Ященко просто взревел от негодования. — «Роман Борисович, что это такое?» — Я смотрю. — «Не знаю, говорю, когда я читал этого не было». А Ященко вдруг: «А Соколов-Ми китов тут был?» — «Был как-то, недавно». — «Ну, я знаю, это его дело! Я ему дам! Я ему покажу!» — И вдруг, как в театре, — звонок. Отворяю дверь: Иван Сергеевич собственной персоной и навеселе. Ященко на него, как зверь: — «Это ты, Иван Сергеевич? Ты?» — «Что я?!» — «Да эти „Астры“ тут набраны!?» — Но в ответ Соколов-Микитов заливается хохотом, еле выговаривая: «Да разве это плохо?! „Астры“? Мемуары? Из красивого прошлого!» — И Ященко вдруг принялся вместе с ним хохотать. Так друзья и помирились на хохоте.

Из рассказов Федина в Берлине о Соколове-Микитове я знал, что в СССР он женился, что у него родилась дочь, знал, что жена психически заболела. Федин говорил, что злоязычная Ольга Форш удивлялась его дружбе с Микитовым: «Ну Константин Александрович, ну как вы можете с ним дружить? Не понимаю. Ведь он же… мерин…» И над этим форшевским «мерином» Федин смеялся.

Ященко в «НРК» очень рекламировал Соколова-Микитова, о нем печаталось, что он что-то готовит, что-то выпускает: повесть «Заря-заряница», повесть «Нил Мироточивый», повесть «Прорва» — но никаких этих повестей в природе так и не оказалось. Было издана книжка для детей в издательстве «Грани» в 1922 году — «Кузовок», потом очерки «Об Афоне, о море, о Фурсике и прочем» и «Сметана», северные русские сказки по записи Ончукова. И это все. Я о его «Афоне» писал, хваля. А в 1923 году И. С. Соколов-Микитов был уже не в Берлине, а у себя на Смоленщине. Из возвратившихся и занявших положение в советской литературе писателей-эмигрантов только он и Толстой, кажется, умерли естественной смертью. Обычно писатели-возвращенцы кончали тюрьмой, концлагерем или самоубийством (М. Цветаева, Д. Святополк-Мирский, С. Лукьянов, Глеб Алексеев, Г. Бенус и другие). Правда, кое-какие журналисты-стукачи выживали.

В 1921 году а Берлин приехали меньшевики. Одни были высланы, другие — выпущены Лениным подобру-поздорову. До высылки кое-кто из них посидел в Бутырках. Приехали: Ю. Мартов (Цедербаум), Р. Абрамович (Рейн), Ф. Дан (Гурвич), Д. Далин (Левин), Б. Двинов (Гуревич), Г. Аронсон, М. Кефали (Камермахер — милейший человек), Б. Сапир, С. Шварц (Монозон), А. Дюбуа, Б. Николаевский и другие. Меньшевики создали заграничную делегацию партии с. д, (меньшевиков). Очень скоро стали издавать в Берлине журнал «Социалистический вестник», просуществовавший за рубежом больше пятидесяти лет (в Берлине, Париже, Нью-Йорке), пока не умер последний меньшевик. Основать меньшевикам журнал в Германии было легко: они интернационалисты — и помогла братская германская социал-демократическая партия, которая (кстати сказать) тогда правила страной.

Вот, Александр Семенович, — помню, как-то сказал я Ященке, — хорошо быть меньшевиками, не надо нигде искать никакого издателя, куда ни приедут — везде братская социалистическая партия. Да, только для этого надо сначала сидеть по тюрьмам и пребывать в ссылках, благодарю покорно, — засмеялся Ященко, — нет, я уж предпочитаю искать издателя.

В 1922 году к нам в «НРК» пришел Б. И. Николаевский. Он был очень высок, широк, крепок, тогда очень худ, в лице что-то как будто башкирское (он уфимец). Был Б. И. сыном священника, вообще кондового духовного звания, только вот он подгулял, став меньшевиком-начетчиком. Тогда у Б.И. была редкая русско-интеллигентская бороденка. Голос, не гармонирующий с ею мощной внешностью, — высокий тенор (особенно смех!). Впрочем, и у железного канцлера Бисмарка голос (говорят историки) был такой же. Только-только вырвавшийся из Бутырок Б. И. по виду был типичнейший русский революционер (хоть позируй для передвижников: «Не ждали…»).

Б.И. повел с Ященко разговор о возможности его сотрудничества в «НРК». Ященко — с удовольствием. И сразу договорились, что Б.И. будет давать обзоры советской литературы. Это была, конечно, ерунда, ибо для художественной литературы у Б.И. «уха» не было. Но и Ященко литературно не был чуток. И Б.И. стал давать в «НРК» эти самые обзоры, подписываясь Б. Н-ский (и еще как-то).