Я убийца - [50]

— Да, приезжай, все готово. Да, на старом месте. Ну, давай, давай. Без тебя начинать не будем, — он кладет трубку и поворачивается ко мне.

Замешательство и страх. Доли секунды. Он кидается вперед, но железный прут оказывается проворнее. Теплая жидкость брызгает мне в лицо, тело парня падает к моим ногам. Человеческое тело — потрясающая штука. Будешь убивать — не убьешь, а споткнешься о бордюр — и расшибешься насмерть. Перетягиваю его руки и ноги хомутами. Забираю ключи и иду к машине, там обнаруживаю девчонку, связанную по рукам и ногам и с черным мешком на голове. Наклоняюсь к ней: слава Богу, дышит. Но пока для нее тут самое безопасное место. Дожидаюсь второго, он приезжает через час. Порция миорелаксанта, и вот уже он, обездвиженный, валяется на лужайке. Переворачиваю его на спину и с удивлением замираю. Это же следователь Артем Хлебалин! Тот самый, который приходил ко мне в палату и доставал меня своими дурацкими вопросами вместе с напарником Сергеем Самойловым. Так вот почему все эти дела с пропавшими детьми и девушками спускались на тормозах. Чувствую, как зверь овладевает моим телом, ему нужна кровь, мне — справедливость. Дерьмо должно быть с дерьмом. Оказывается, эта дача принадлежит именно ему. А ведь священник снова оказался прав! Иногда праведник должен становиться демоном. Иногда зло бывает во благо. Что им законы, когда они сами себе закон? Я спутываю его и оттаскиваю вниз, в подвал — к его подельнику. У них тут все отлично обустроено: видеокамера, взрослые игрушки, большая кровать, наручники — всякого навалом. Похоже, они больны даже больше, чем я. Я удивлен, если честно. Но у каждого свои слабости и свои демоны. Приходится дождаться, когда они оба придут в себя. Они должны знать, почему умирают. Все узнают, почему умирают, когда я прихожу за ними.

— Чего ты хочешь? — неожиданно слышу сквозь сон и открываю глаза. Сам не заметил, как задремал на их шикарной кровати под зеркальным потолком. — Ты хоть знаешь, кто я такой?

Неразборчивая речь врезалась в уши. Хлебалин пришел в себя, и это хорошо. Нужно будет продержать его еще сутки, пока препарат не выйдет из организма. Слюна течет по щеке. Он еле ворочает языком, пытается запугать меня, угрожая своим должностным положением. Второй тоже лежит уже с открытыми глазами. А коль все в сборе, пора и начинать.

— Ты понятия не имеешь, с кем ты связался!

— Ты тоже, — тихо отвечаю я.

Сколько раз я слышал подобное. Все начинают запугивать до того момента, когда я начинаю действовать. Хлебалин орет и угрожает. Слюни летят в разные стороны. Жалкое зрелище. Его можно понять: он впервые находится в роли жертвы, а не в роли господина. Что же? Я сажаю его друга на стул перед ним, срезаю одежду, оставляя его в одном нижнем белье.

— Чего ты хочешь? Скажи, что тебе нужно, и мы сможем договориться, — тот, кто похитил девчонку, пытается торговаться.

Они всегда торгуются. Наверное, их жертвы тоже молили о пощаде. Просили и уговаривали, но никто так и не внял их крикам о помощи. Вот и я молчу. Просто смотрю на него из-под своего капюшона, затем говорю так, чтобы они все слышали: четко, громко, чеканя каждое слово.

— Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в Геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в Геенну. Евангелие от Матфея, глава пятая, стих тридцатый.

Беру прут и со всего размаха бью похитителя по колену. Слышу, как хрустит кость. Бью еще и еще, пока она не вылезает наружу. Жертва начинает испускать дикие, истошные вопли.

— Со мной нельзя договориться, — наклоняюсь над его ухом и ору что есть силы то же самое. — Я есть вы! Ибо совершивший зло, от зла и погибнет! — ломаю ему вторую ногу, и он отключается.

Хлебалин, бледный, со вспотевшим лицом, смотрит на меня. Я склоняюсь над ним.

— Ты не помнишь меня, ведь так?

Он отрицательно мотает головой.

— А я тебя помню. Не думал, что человек может опуститься до такого. Служитель порядка. Так ведь вас называют? Или все-таки оборотень в погонах? Знаешь, что я с тобой сделаю?

— Прошу: пощади. Я случайно тут оказался. Ты все не так понял.

— Ха-ха-ха! Господи, сколько раз я слышал подобное. Наверное, вас тоже умоляли не делать то, что вы делали? Но вы же были глухи к мольбам своих жертв? Почему же ты просишь тогда меня о том же? Вы же не останавливались? Неужели ты и впрямь думаешь, что я способен пощадить?

Он только хлопает глазами. Все они одинаковы. Безнаказанность лишает их чувств, так как она усыпляет их бдительность и заставляет забыть о возмездии. Но как только против них идет кто-то более сильный, они превращаются в немощных. Вот и сейчас перед ними не девочка, с которой они хотели позабавиться, перед ними — их смерть, и с ней, оказывается, не так весело. Я ломаю на глазах Хлебалина его подельника до тех пор, пока его тело не становится похожим на отбивную, из которой торчат кости, словно шипы из кактуса, и он не умирает, не выдержав боли.