Я убийца - [48]

Лампочка с грохотом лопается, я вздрагиваю в ужасе, в темноте слышно только мое отрывистое дыхание. Через минуту прихожу в себя, понимаю, что нахожусь в коридоре, вижу, что мои руки в крови, а пальцы и ладони покрыты резаными ранами. Возвращаюсь в ванную, чтобы поменять лампочку: зеркало разбито, колотое стекло лежит в раковине, залитой кровью, а на оставшемся полотне видны красные разводы, будто бы я водил ладонями по острым краям.

Сижу на кухне, заматываю руки бинтом. Это уже не первый случай. После того, как я вышел из комы, со мной постоянно творятся странные вещи. Хотя чему удивляться с моими-то повреждениями мозга? Я больной придурок, лишившийся всего и оставшийся один на один с неутолимой яростью. Делаю петлю на руке и затягиваю ее на узел, держа один конец бинта зубами. Когда я закончу с тем, что задумал, нужно будет покончить и с тем, кем я стал. А пока… Пока мне нужно выспаться. Завтра я встречаюсь с Петром.

Старенький «Икарус» дергается, набирая скорость. Я кое-как пробираюсь на заднюю площадку и хватаюсь за поручень, чтобы устоять на ногах. Людей много, все куда-то едут, спешат. Мы постоянно суетимся, пока дышим. После получаса езды народу убавляется, и я могу сесть на свободное место, правда, только возле пожилой женщины, которая читает лежащую на коленях Библию. Странная обстановка, чтобы предаваться погружению в Писание. Сажусь. Она, не поднимая головы, краем глаза осматривает меня. Все это время она тщательно водит пальцем по строчкам и бубнит, словно хочет мне что-то доказать или продемонстрировать. Впрочем, не одна она поглядывает на меня. Такое ощущение, что я выделяюсь из толпы. Интересно, чем? Своими забинтованными руками? Минут через двадцать женщина, не отрываясь от Писания, вдруг начинает говорить.

— Знаете, когда я читаю «Отче наш», моя душа наполняется легкостью. Молю Господа о смирении людей. Я надеюсь, что Спаситель услышит мои молитвы.

В этот момент я подъезжаю к своей остановке и поднимаюсь с кресла. На секунду задерживаюсь, чтобы ответить женщине.

— Надежда, к сожалению, всегда приводит к разочарованию. Хотел бы я, что бы моя душа тоже наполнялась легкостью. Только проблема в том, что мы с Господом нашим разговариваем на разных языках.

Глаза ее округляются. Она медленно поправляет очки, натягивая их выше на нос, жмет плечами, открывает рот, чтобы что-то произнести, и вскоре молча закрывает его, так и не найдя слов. Оплачиваю проезд и выхожу из автобуса. В паре километров от остановки, около заброшенного дома меня ждет машина, на которой я и добираюсь до Петра.

— Почти все закончено, осталось немного, — смотрю на строение, в возведении которого сам принимал участие.

— Да, ты прав, — смиренно отвечает Петр. — Люди суетятся, стараются. Так что скоро закончим все с Божьей помощью.

— Неплохой приход получится. Будешь служить тут и горя не знать, — хлопаю его по плечу, на что он качает головой. — Что не так?

— Не для себя строили — для всех.

— Понятно, что не для себя. Но церковь без священника существовать не может. Смотри, скольких ты приютил обездоленных и разочарованных в жизни. Теперь у них есть цель, есть стремление. Ты им нужен.

— Я не могу.

— Почему?

— Потому что не смог остановить тебя. Так что, когда мы достроим, я уйду.

— Куда?

— Туда, откуда пришел, — он загадочно усмехается и не спеша уходит.

— Постой! Что за бред ты несешь?! Ты же сам мне показывал истинное зло! Говорил о том, что с ним нужно бороться! Разве не так?!

— Я хотел только, чтобы ты оставался собой. Они хотели другого. Обыграли нас на твоих чувствах. Выбор — сложная штука, Максим.

— Я вообще ничего не понимаю!

Петр замирает и какое-то время стоит неподвижно.

— Есть дело! — он резко оборачивается.

В нем мгновенно что-то поменялось. Возможно, взгляд.

— Какое?

— Поехали, по пути расскажу.

Едем в город и сворачиваем на окраину, в район новостроек. Перед поворотом мою машину тормозит патруль ГИБДД.

— Я что-то нарушил?

— Мы очень спешим, нужно человека соборовать, он на смертном одре, и я могу не успеть. Если можно, то поскорее, пожалуйста, — встревает Петр.

Полицейский смотрит в документы, потом на меня.

— Счастливого пути.

Возвращает права, и мы едем дальше.

Петр указывает дорогу, заезжаем во двор, где по всему периметру стоят многоэтажки, а в центре располагается детская площадка, на которой резвится ребятня разного возраста.

— И что дальше?

— Ничего. Просто будем ждать.

— Чего? — глушу мотор машины.

— Не чего, а кого.

— Да-а-а, — протягиваю я, закусываю нижнюю губу и откидываюсь на сиденье. — Знаешь, я, если честно, вообще тебя не понимаю. То ты бьешь себя в грудь и читаешь мне проповеди про то, как нужно жить правильно, то превращаешься в подстрекателя, благословляя меня на то, что я делаю. Знаешь, я бы успокоился и на тех, кто наплевал на мое горе из-за того, что деньги оказались для них важнее, чем справедливость.

— Так почему не остановился? — Петр поворачивается ко мне и смотрит мне в глаза своим холодным взглядом.

— Но, ведь…

— Но ведь это я тебе говорил делать то, что ты делаешь? Ты это хотел сказать?

Смотрю на этого человека с приветливым лицом. Длинные волосы до плеч свисают ровными прядями, аккуратная борода и усы, пронзительный, умный взгляд. Сейчас он такой, сейчас ему так нужно. Я давно заметил, какими разными бывают его глаза. Глаза — зеркало души, и он, словно хамелеон, сменяет их — от светло голубых до угольно-черных. Ты не так прост, священник! Если ты вообще тот, за кого себя выдаешь.