Я убийца - [49]

— А разве не так?

— Ты вправе выбирать, Макс. Выбор — это единственное, что зависит непосредственно от человека. Всем остальным можно манипулировать, — он делает приемник громче, и музыка наполняет салон.

Нам с тобою повезло

Наслаждаться тьмой и светом!

Быть спокойнее воды и бешеней огня!

Мы с тобой добро и зло,

Выпьем и закусим ветром.

Мы с тобою одной крови: ты и я!

Этот человек в длинной рясе, который сейчас сидит на пассажирском сиденье моей машины, отец Петр (так он себя называет и так называют его все те, кто помогает строить ему его обитель) — он как монета: с каждой стороны разный. У него свой символ, своя правда, свои идеи. Он заботился обо мне, напутствовал меня, давал мне надежду. Он единственный, кто помогал мне в трудную минуту. Единственный, кто знает про то, кто я на самом деле. Хотя, может, именно он меня таким и сделал? А может, я сделался таким сам? Или мир и общество сделали меня таким? Каждый народ достоин своего демона. Этот священник дает мне пряник, а после того, как я совершаю то, о чем он просит, вваливает мне кнута, обвиняя меня в нарушении всех законов Божьих и стращая карой Господней. Если я есть кара для тех, кто совершает мерзости, тогда, получается, он есть мое наказание?

— Смотри, Макс, — внезапно произносит он и указывает пальцем на подъезжающий микроавтобус.

— И что?

— Ты слышал о том, что пропадают дети и молодые девушки?

— Что-то передавали в новостях. А что?

— Это и есть тот человек. Он приезжает сюда уже на протяжении недели. Присматривается к новой жертве.

— Да откуда тебе знать?! Может, он просто живет здесь?! Если я палач, то я хочу быть уверен в том, что жертва виновна! И вообще, какого дьявола ты все это творишь?! Ты же должен помогать людям своими проповедями и молитвами, или что там вы еще делаете?!

— Пересвет. Слыхал о таком? Легендарный монах-воин, инок Троице-Сергиевского монастыря. Вместе с Родионом Ослябей участвовал в Куликовской битве и сразил в единоборстве перед основным сражением татарского богатыря Челубея, погибнув при этом сам. Русской православной церковью причислен к лику святых. А священники, благословляющие воинов на смертный бой? Есть в этом смысл? Где здесь «подставь щеку», «возлюби врага своего как самого себя»? Богу, Максим, иногда требуется свой дьявол, чтобы делать его руками то, что не может вершить он сам.

— Стелешь мягко, — впиваюсь руками в баранку.

— Так что служители не всегда праведники, и наоборот. В каждом из нас есть и тьма, и свет, но только нам выбирать, ради чего мы творим то, что творим.

— А если ты ошибаешься? — я смотрю на то, как в двадцати метрах от меня сидит в машине человек и наблюдает за детьми. — Если он не виноват? Что тогда?

— Я хоть раз ошибался? Наркоторговцы, насильники, садисты, продажные чиновники, торговцы живым товаром? Разве ты хоть раз избавил этот мир от невиновного?

— Тут ты прав. Ты не ошибался ни разу.

— Вот видишь. Так почему засомневался теперь?

— Я устал.

— Тебя никто не заставляет. Ты вправе поступать так, как захочешь.

— Когда я закончу с последним, я покончу и с собой. Ты знаешь, что остались только они. Я перебил их всех: адвоката, судью, прокурора. Я подготовил сюрприз и для этой мерзкой твари, которая лишила жизни мою семью. Она будет страдать до последних дней своей жизни. Так что после окончания дел, Петр, на меня не рассчитывай. Я должен остановить то зло, которое сидит во мне.

— Это твой выбор, Максим. Только твой. И как только ты все закончишь, позволь мне сделать только одно.

— Что именно?

— Разреши познакомить тебя кое с кем. И потом ты сможешь сделать все, что захочешь.

— Договорились.

Оборачиваюсь и вижу, как мужчина разговаривает с маленькой девчушкой, потом, сгорбившись над ней, ведет ее к своей машине. В ее руках небольшая кукла. Ей лет десять от силы, и он ей явно не знакомый и уж тем более не отец.

— Решай, Максим. Решай. Делай свой выбор, — Петр жмет плечами и выходит из машины, аккуратно прихлопывая за собой дверь, словно боясь нарушить естественный ход событий.

Мужчина открывает боковую дверь тонированного микроавтобуса, и, подняв ребенка, с улыбкой на лице сажает ее внутрь. Он осматривается по сторонам, выжидает секунд десять и захлопывает дверь. На площадке все по-прежнему, никто не замечает пропажи. Никто, кроме меня. Хватаюсь рукой за грудь, мне снова не хватает воздуха. Так происходит всегда, когда просыпается зверь. А может, просто разыгрывается очередной приступ из-за гипоксии. Тот, кто похитил ребенка, еще не понимает, что из охотника он в эту секунду превратился в жертву.

Я еду за ним почти час вглубь дачного поселка, пару раз теряю его из вида, но настигаю на узких улочках. Когда его автомобиль останавливается, я проезжаю вперед и сворачиваю с дороги. Прячу шприц в кармане, накидываю капюшон на голову, надеваю перчатки и беру строительный металлический прут из багажника, сам не понимая, как он там оказался. Пробираюсь узкой улочкой к фургону. Все тихо. Пытаюсь приоткрыть дверь — она заперта. Обхожу дом и вижу открытый подвал. Вниз идти нет смысла, тем более что парень явно не ожидает гостей. Затаиваюсь около лаза. Минут через десять похититель вальяжно поднимается наверх, разговаривая по сотовому.