Я твой, Родина - [11]

— Вот так с огоньком и надо… Хорошо — врага уничтожать?

— Знаешь, я первый раз…

— Радируй комбату. — Он хотел добавить: «Плохо только, что немцы все удрали». Но ничего больше не сказал, не хотелось охлаждать пыл товарища.

Рассветало. За дымом пожарищ вот-вот зардеет солнце. К утреннему небу подымались дымы — сизые от запаленных домов и черные от немецких самоходок. Кое-где щелкали одиночные выстрелы: автоматчики прочесывали деревню. На небосклоне, как зарево артподготовки, смутными бликами заалела утренняя заря. Разбуженные боем поля дышали туманами. Оттуда повеяло сыростью и холодком.

Они пошли вдоль улицы. Николай размахивал руками в такт своей нескладной, сбивчивой речи.

— А здорово это, Юрий, правда? Шагаешь по освобожденной земле! Жаль, что здесь в прифронтовой полосе, немцы мирное население успели угнать. А дальше — знаешь, как нас встречать будут. — Тут он увидел в конце улицы старуху, которая вышла из хаты, озираясь по сторонам и крикнул: — Мамаша! Здравствуйте! Узнаете своих?

Они подбежали к ней, и Николай протянул руку:

— Поздравляю с вызволением из фашистской неволи! Где все ваши громадяне?

— Угнали нимци всих. Ой, диты мои диты, — заплакала и запричитала старуха.

Николай ласково взял ее за плечи:

— Не плачь, мамо. Мы их догоним. Вернем. Всех вернем.

— Замордуют их нимци.

— Ничего. Догоним, мамо. Скоро догоним. До границы немного осталось.

— До якой граници?

— До кордону, — пояснил Николай.

— До кордону? А як с тими, що в неметчину угнаны? — старуха отступила на шаг и тревожно смотрела на офицеров.

Юрий стоял в стороне, не принимая участия в разговоре. Он с любопытством слушал, как Николай рассуждал, потрясая кулаком:

— Дойдем и до неметчины, мамо. До Берлина дойдем. Все равно всех вызволим.

— Бачу, добрий ты чоловик, — успокоилась старуха. — Счастья тебе, сынку, счастья! Почекайте трохи, я зараз…

Женщина, переступая босыми ногами,, повернулась и вразвалку побежала в хату. Офицеры постояли немного. Николай предложил:

— Давай, зайдем в гости.

— Ну, что ты! Неудобно.

— Вот еще — «неудобно». Свои ж люди.

Они вошли в узкую дверь. Старуха хлопотала возле печи, заталкивая в нее солому.

— Ой, мати божья! Вам, сынки, треба поисты, а я ничого не маю. Нимец все забрал. Зараз я бараболи… Ой, мати божья! Серникив нема.

Николай вытащил из кармана спички и отдал ей.

— Нам ничего не нужно, мамо. Вот разве воды напиться.

Женщина подала воды и сквозь слезы с материнской нежностью смотрела на Николая. Он выпил полный ковш и поблагодарил по-украински:

— Дякую, мамо. У тебя что, фашисты угнали кого-нибудь? Дочку, может быть? — Старуха закивала. — В каком городе она? — Николай вынул из планшета блокнот с карандашом.

— Так, так, — обрадовалась и закланялась она, — запиши, сынку, Котбус, чи город, чи мистечко. Котбус. Горпына Мельник. Горпына, — и она беззвучно зарыдала.

— Найдем, мамо. Не журись. Всех найдем. Ну, а теперь ховайся: бой еще, может, будет. Счастливо, родная.

Офицеры почтительно козырнули и вышли. Юрий подсмеивался. Его забавляло, с какой серьезностью Николай записывал имя и фамилию неведомой девушки.

— Зачем это тебе? — спросил он.

— А как же? — озабоченно возразил Николай. — Во-первых, женщина теперь знает, что мы не просто воюем, а за нее воюем. И потом, чем чорт не шутит, может доведется как раз побывать в этом самом Котбусе. Приятно тогда будет встретить знакомую.

* * *

Вскоре по радио был получен приказ: удерживать деревушку до подхода бригады. Лейтенанты выбрали на западной окраине два кирпичных здания с хозяйственными пристройками. Юрий быстро замаскировал танки в сараях и разрешил экипажам спать. А Николай долго не давал отдохнуть своим бойцам. На оборону были перенесены все трофейные гранаты, в доме разобраны полы, выкопаны вдоль стен щели и у земли пробиты бойницы. Он обыскал оставленные немцами машины, вынул пулеметы, заставил собрать по всей деревне патроны к ним. Потом он предложил Юрию перетащить на буксире немецкие танки в огород, поставить их на виду, чуть замаскировав.

— Для модели, — пояснил он. — Пусть они по ним стреляют.

Юрий выполнил эту затею, хотя не думал, что будет бой. Он радовался, что все обошлось хорошо в прошедшую ночь, и хотел отдохнуть. А Николай точно боялся безделья. Заканчивали одно, он задумывал другое.

Наконец, все готово к обороне. Довольный проделанной работой Николай приказал бойцам спать, а сам пошел к раненым. У механика-водителя сожженного танка вспухла пробитая осколком нога. Он лежал в жару и отчаянно ругался. Николай подсел к нему и положил руку на лоб:

— Чего бранишься? Ну? Как дела?

— Плохо, товарищ лейтенант. Рана-то пустяковая, да натрудил я ногу за ночь. Вот проклятая, чтоб ей…

Николай успокаивал:

— Ничего, сейчас придет бригада, поедешь в госпиталь.

— Эх, не везет мне. Все ничего было. Полгода за рычагами. А тут на́ тебе! И сразу — так здорово.

— Ты сегодня за двоих сработал, — утешал Николай.

— Да меня засмеют, если узнают, что механик-водитель всю ночь с пулеметом на чердаке просидел…

Вошел Юрий.

— Вот ты где! Пойдем приляжем, отдохнем.

— Сейчас, подойди.

Николай наклонился к уху раненого и сказал ему что-то. Механик засмеялся. Николай погрозил ему пальцем: молчи, мол, и вышел вслед за Юрием.