Я твой, Родина - [13]

Шрифт
Интервал

Николай внимательно слушал его. Даже рот слегка приоткрылся. Он не сводил с Юрия глаз и спросил:

— Ты любил ее?

— Нет, — снова смутился Юрий. — Какая там любовь… в школе… Просто часто вместе бывали. Хорошие знакомые.

— А чего ж ты тогда ее карточку таскаешь? Может она другого любит?

— Нет. У нее никого нет, — сказал Юрий твердо. — Это я знаю. А сейчас она для меня все. Я в честь ее на любое дело пойду.

— Да ну?.. — Николай опустил голову и глядел исподлобья, изучая нового приятеля. Юрий переменил тему разговора.

— Ты до фронта кем был?

— Подручным сталевара, — протянул Николай. — А ты?

— Я был студентом. Первый курс механического факультета окончил.

Николай хотел сказать, что он тоже учился без отрыва от производства в вечерней школе. Но снова взглянул на фотографию, которую Юрий все еще вертел в руке, и вернулся к прежнему разговору.

— Что-то уж больно узко ты воюешь. За какую-то девчонку — и все.

— Чудак! Это же романтика, символ. Понимаешь? Вот я смотрю на нее и вспоминаю свой город, дом, родину. Мы на улице Мамина-Сибиряка живем. В палисаднике акации у нас много. И сирень есть… Ты, например, о чем думаешь, когда в бой идешь?

— Когда бой, думать о постороннем некогда. Главное — получше воевать, побольше сделать, да живым вернуться.

— А все-таки? После боя? Меж боями? Ты же ведь вспоминаешь что-то? Что тебе чаще всего на ум приходит?

— Чаще? — Николай еще раз посмотрел на Юрия изучающим взглядом. Потом отвел глаза и начал соскабливать ногтем грязь на рукоятке черного ножа у пояса. И вдруг заговорил оживленно, горячо выделяя отдельные слова. — Трудно сказать, что чаще… Вот, например, иногда вспоминаю: ездил я в свой Тагил, на завод. Просто так — попрощаться со всеми перед отправкой на фронт. Собралось там в клубе человек с полтысячи, меня на трибуну вытащили. Дескать, вот — наш, наш доброволец Колька Погудин. Я сказать хочу: привет от всей бригады передать, за технику боевую поблагодарить — а все в ладоши хлопают и «ура» кричат. Я и говорить не могу: воздуху нехватает и глаза застилает. Я ж им свой, свой заводской! И они мне все свои. Понимаешь? Даже слесарь Петька Ваганов с Гальянки, мы с ним никогда не дружили, дрались не раз, и тот вылез к трибуне да как крикнет: «Да здравствует наша сталинская гвардия!» Все встали и снова — в ладоши. Понимаешь, что я почувствовал? Сотни людей — и все любят меня. Я вроде как их уполномоченный фашистов бить! Вот это счастье!

Юрий улыбнулся.

— Но ведь это абстрактно очень.

— Абстрактно? Это значит отвлеченно? Так? А если наши ребята в атаку идут и кричат: «За Родину!» — это тоже абстрактно? Что же им «за Машу» или «за Соню», или там «Тоню» идти, что ли? Соня — что? Выйдет она замуж — а ты? Сразу ложись под танк и помирай?

— Но ведь я не за нее воюю. Просто… я ее люблю… И все свои лучшие чувства…

Николай не слушал:

— Ты насчет абстрактного и конкретного к Ивану Федосеевичу обратись. Он тебе живо растолкует. Все будет ясно.

— Это кто такой — Иван Федосеевич?

— Замполит батальона, знаешь ведь — гвардии капитан Фомин.

Помолчали. Николай вдруг неожиданно для себя зевнул. Он прикрыл рот рукой, чтобы этого не заметил задумавшийся Юрий, и предложил:

— Давай немного поспим.

Юрий обиделся, поднялся и ушел к танкам. Для него такой задушевный разговор был событием. Николай понял это и, глядя ему вслед, пожалел, что прервал беседу. В дом вошел автоматчик, потный и запыленный. Это был боец из отделения, поставленного Николаем в дозор на высотку впереди деревни.

— Товарищ гвардии лейтенант! Больше нет мочи, разморились на солнышке — так глаза сами и засыпают. Хоть бы бой был, а то тишина. Боюсь, провороним что-нибудь. Отделенный послал — сменить просим.

Лейтенант посмотрел на часы:

— Ребята всего сорок минут спят. Через полтора часа разбудишь помкомвзвода, и он даст подмену.

Автоматчик покосился на развороченные полы, вырытые траншеи вдоль стен, выдолбленные бойницы и, подавив вздох, приложил руку к виску:

— Разрешите идти?

— Взгляни, наблюдающий на крыше не уснул?

— Не-ет. Сидит с биноклем.

— Курево-то есть у вас? — спросил Николай.

— Нету, товарищ лейтенант.

Вынув начатую пачку сигарет, Николай разделил надвое и половину протянул бойцу.

— На, держи… Покурите — легче сон перебороть. Надо запасаться табаком.

— Куда его? Мы ж все карманы патронами набили. Ничего. Бригада подъедет — получим. Сводка информбюро еще не известна, товарищ гвардии лейтенант?

— Нет пока. Одна рация с бригадой связь держит, второй экипаж спит.

— Что же сказать отделенному?

— Скажи, что ребята славно поработали. К обороне приготовились. Сейчас спят и крепко надеются на вас.

— Все будет в порядке! — уже бодро ответил автоматчик. — Счастливо оставаться!

Николай лег, растянувшись на спине рядом с ординарцем, и быстро заснул. Через пробитую в стене дыру тонким лезвием проник солнечный луч. Шли часы, и луч перемещался. Сначала он упал на ноги Николая, на сапоги с распяленными голенищами, за которыми торчали магазины автомата. Потом лег на брюки, запачканные землей и кирпичной пылью. Затем на грудь с оттопыренными карманами гимнастерки и орденом, на верхнем кончике которого была отбита эмаль. Наконец, добрался до небритого подбородка, осунувшихся щек и, пригрев сомкнутые веки, разбудил лейтенанта.


Еще от автора Вадим Кузьмич Очеретин
Пять или шесть?

Как-то в начале лета молодые рабочие с уральского машиностроительного завода, три парня и две девушки, решили провести отпуск в туристском походе — побродить в тайге. Сидя белой ночью у костра, ребята вдруг заметили на горизонте быстро спускающиеся парашюты... Прилетевший на вертолете в район приземления парашютистов майор госбезопасности Бехтин организует розыск незваных гостей: туристы, студенты, местные жители, армейские автоматчики отправляются в тайгу, перекрывая все тропы. Все необходимые меры приняты.


Рекомендуем почитать
Белая земля. Повесть

Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.).  В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.


В плену у белополяков

Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.


Признание в ненависти и любви

Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.


Героические рассказы

Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.