Я... - [16]

Шрифт
Интервал

Свет залил пространство под куполом — и веки существа опустились театральным занавесом, спрятав мистические глаза — глаза брата…

Алексей устало ввалился в проветренную комнату с голубыми обоями. Там, скрестив ноги, сидело улыбающееся существо.

— Дядя, ты же мой дядя? — в очередной раз спросило оно.

— Да, — в очередной раз ответил Алексей.

— Ну не стой же! Иди ко мне…

Алексей упал в распростёртые объятия.

— Я дитя самого неба? — спросило оно, в очередной раз, подарив поцелуй.

— Самого неба… — монотонно сказал Алексей… Руки его жадно впились в небесную кромку. Он желал разорвать полотно, желал увидеть что находится за ним… Но ничего не выходило, и Алексей придавался плачу… И на миллионы, напряжённо думающих, голов сваливалась неясность купола… И небо всё твердило: «В том, кем ты был, в том, что ты делал, не было истины…».

* * *

Тот, кто пал жертвою не от автоматной пули,
Тот, кто стал музыкой не от водородной бомбы,
Тот, кого никогда не рубили клинками,
А били вздохами, порой недодыханием,
Как по щекам совестью
Или упрёками на папирусах,
Переписанными древними,
Но, скорее всего новыми от христового рождения
Душами.
И не на вечернем египетском,
А воробьиным чириканьем вне времени…
«…Подставь правую!», — ложится на весь гной под ногтём.
«…Ударь левою!», — во весь рост распрямляется
И зевает, не прикрывая рта.
На весь гной под, над и в ногте,
Раскрашенном тёмными красками,
Скорее всего, древними, до того,
Как прозвучало«…Подставь правую!»,
Он ложится под забором,
Не подстреленный,
Но выбитый из круга звёздного.
Тот, кто пал жертвою не от Грааля кубка,
Тот, кто спрятался в яме не от вида черепа,
На зубах которого плесенью расцвело томление,
Тот, кто спрятался от себя за листом папируса,
От того сквозит тайною через поры познания…
«…Пью за Вас!.. Кровь Моя… Прямо здесь…».
Да и между ветками красным цветом
На простыне начертано«…Пью за Вас!».
И играет стёклышком
В стоячей воде«…Пью за Вас!».
Разрывает плоть бытия«…Кровь моя!»…
Тост прорвал на египетском,
Только на утреннем…
И прочь воробьиные перья,
Летите туда, куда и камни бритые — между всех
Парикмахерских, над заборами, через ладони,
Но не пулями — памятью.
Туда и летите — меж ветками,
Где натянут сеткой совсем высохший,
Душой кричащий, тот,
Кто пульсирует в моих капиллярах.
Поэма из обрывков…

* * * 1

Шумит тысячами бумажных листов ветер.
Разрывает их тонкие лица,
Некогда твёрдые,
Хотя и столь же хрупкие,
Вовлеченные некогда в круговерть звёзд
Древесными кольцами.
Годичными кольцами, в которых года были взглядами
На попытки осязать бесконечность,
Прощупать неверием,
Вложить пальцы в дыры ладоней её,
На попытки стать шире себя.
Шумит ветер.
Право, я не знаю,
Зачем он свистит трубами,
Будто бы в последний раз — поминальный,
Так жалостливо,
Будто бы хочет пересчитать секундами
Всё, что было…
И года из древесных колец,
Что родились в руках человека чернильными,
Разлетелись…
Лишь осталась загадочность слов
В скрытой тайне значения буквы…

* * * 2

Не кораедовым терпением
Ночь раздвигает листья,
Как и не сущностью термитов.
В центре ствола
В выгрызенном объёме,
Заполненном планетами
И звёздами разных размеров и масс,
Нагая в смелости своей,
Она личинкой пряной и слепой
Плетёт пространство…
Пространство в нить.
Нить к нити в сплетение подобное узлу
На лимфатический манер…
В неверии торжества лишь ветра,
В желании раскрыть секрет,
Не кораедовым терпением
Глядеть я бегал на движение листвы.
Потягивая сок из любопытства,
Часами сидя на корню,
Следил я за мельчайшим колыханием,
Но видел лишь пьяное подергивание
Их тел
Или припадочные пляски
Под скрипку эфира.
И вот тогда, когда кора покрылась
Лунной сыпью
И не хватило мудрости в обхвате ствола,
Решился я раздвинуть листья…
Что узел-кокон пробивается
Под взглядом людей,
Нам каждый день рассказывают светлячки.
Да только мы воспринимаем их речи
Игрою света, брачной игрой,
Но не метафорой…
В стремлении бабочки взлететь
И даже ещё в личинке,
Плетущей кокон,
В биении сердца её — чёрной дыры,
Так же тянущей соки любопытства,
Только людского,
Есть что-то интимное,
Что-то пленяющее,
Что заставляет человека искать
Пробоины и щели,
Входы и выходы
И быть свидетелем просушки крыльев…
Не кораедовым терпением
Ночь раздвигает листья — руками человека
На родах космоса…

* * * 3

Однажды я был стаей ос.
Над млечной кромкой бесконечности
Собирал я нектар ручейной чистоты,
Отцеживая всю грязь в жала…
Гера наклонилась к воде посмотреть
На паучка, поймавшего в сети звезду.
Паутина колыхалась в дыхании богини
Паук крутил добычу, заматывая её в куколку…
Звезда прорвалась, превратившись в бабочку.
Вспыхнула, завязала ритм новой вселенной
И по воле большей божественной,
Воле, что делает богов богами,
Но лишает возможности познания собственного существа,
Бокал кометой вылетел из руки Геры…
И разбился, смешав вино с молоком, и забрызгав мои крылья.
Я был стаей ос.
Мои жала дрожали, надувались от злости, слепленной грязью.
Пунцовые тучи в своих видениях возвещали трагедию
Я готов был порешить галактики и системы,
Ужалив богиню и пробив иглой пространство…
Но молоко сгустилось, а вино дало сахар…
Однажды я был,
И за обёрткой, до атомов пропахшей сгущёнкой,
Я увидел ос.
Их лапки переливались мистическим нектаром,

Еще от автора Григорий Анатольевич Тисецкий
Линзы Левенгука

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Кто понесёт груз...

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Большие и маленькие

Рассказы букеровского лауреата Дениса Гуцко – яркая смесь юмора, иронии и пронзительных размышлений о человеческих отношениях, которые порой складываются парадоксальным образом. На что способна женщина, которая сквозь годы любит мужа своей сестры? Что ждет девочку, сбежавшую из дома к давно ушедшему из семьи отцу? О чем мечтает маленький ребенок неудавшегося писателя, играя с отцом на детской площадке? Начиная любить и жалеть одного героя, внезапно понимаешь, что жертва вовсе не он, а совсем другой, казавшийся палачом… автор постоянно переворачивает с ног на голову привычные поведенческие модели, заставляя нас лучше понимать мотивы чужих поступков и не обманываться насчет даже самых близких людей…


Листья бронзовые и багряные

В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.


Сердце в опилках

События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.


Страх

Повесть опубликована в журнале «Грани», № 118, 1980 г.


В Советском Союзе не было аддерола

Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.


Времена и люди

Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.