Я смотрю хоккей - [6]

Так вот и тогда, в 1963 году, нашим тренерам важно было убедить и себя и нас в том, что выигрыш первенства мира нам по плечу. И они вселили-таки в нас эту уверенность. Судя по всему, именно ее нам и не хватало перед началом того чемпионата. С этого момента для меня лично кончилась эпоха беспечного и спокойного существования в сборной. Ее сменила счастливая, но очень трудная жизнь, трудная оттого, что ее беспрерывно пронизывает сознание: мы можем и обязаны быть чемпионами, иначе — крушение надежд, непоправимое бедствие. И чем больше побеждали мы на мировых первенствах, тем больше укреплялось это сознание. Могу признаться: с той поры, когда я понял, что мы должны быть чемпионами, ни перед одним ответственным матчем, ни на одном первенстве мира я не сумел заснуть без снотворного.

Тогда, в 1963 году, мы в Стокгольме победили. Следующий чемпионат, в Инсбруке, был одновременно и олимпийским турниром. Перед олимпиадой нам уже не просто желали победы, ее от нас ждали и требовали. Мы ехали в Австрию за «золотом», и только за «золотом». Правда, тогда советские болельщики хоккея еще не были так приучены к нашим первым местам и, возможно, не спросили бы с нас так строго в случае относительной неудачи, как мы сами с себя. Но мы-то уже простить себе поражения не могли бы. Мы были уже заражены этим вирусом, больны этой лучшей из болезней.

Ну, а через год она стала наверняка неизлечима. Нам говорили: вы обязаны победить в Тампере, мы ждем вас домой трехкратными чемпионами мира.

И мы побеждали. На Родине нам устраивали триумфальные встречи в аэропортах, на вокзалах, во Дворце спорта.

Эти встречи, еще и еще обостряли это чувство, которое я бы назвал чувством долга, обязанности быть чемпионами.

Мы часто хотим уверить сами себя и друг друга, что привыкли к этим встречам, что с годами они превратились для нас хоть и, в общем-то, в приятную, но, однако, довольно обременительную обязанность. На самом деле все наоборот. Помню, перед закрытием чемпионата в Тампере нам, трем спартаковцам, игравшим за сборную, сообщили, что мы едем не домой, как все, а прямо в Женеву, где «Спартак» должен был участвовать в турнире на приз автосалона, соревновании, во всех отношениях приятном и малообременительном. В другое время мы бы встретили такое сообщение радостно, а все остальные смотрели бы на нас с завистью. Но тут каких только причин мы не выдвигали, упрашивая освободить нас от этой поездки! После многократных телефонных переговоров с Москвой нам сообщили, что наша просьба удовлетворена, и мы были счастливы. Мы возвращаемся домой вместе со всеми, а значит разделим с ними те счастливейшие и ни с чем не сравнимые часы, когда чувствуешь себя героем и всеобщим любимцем, когда видишь сияющие глаза тысяч людей, которые смотрят на тебя с восторгом и благодарностью.

Я человек взрослый и понимаю, что духовые оркестры не приходят в полном составе стихийно, что фанерные трибуны не воздвигаются на вокзальных площадях сами собой под покровом ночи, что, прежде чем появиться на свет транспаранту «Слава нашим замечательным хоккеистам», болельщик получает кумач и краски с кисточкой у завхоза своего учреждения. И все же мы постоянно чувствовали, насколько искренними и неотрепетированными были эти проявления восторга.

…После победы в Тампере скорый поезд везет нас домой. Мы лежим в вагоне на своих полках, и, кажется, нет в мире такой силы, которая могла бы нас с этих полок поднять. Разве только известие о том, что можно закусить… Мы страшно устали. Чемпионат закончился два дня назад, мы отдали ему все силы без остатка, но ни о каком отдыхе нечего было и думать. Нас затаскали по банкетам. В Тампере и Хельсинки мы с утра и до вечера только и занимались тем, что пожимали чьи-то руки, писали автографы в чьих-то блокнотах и чокались с кем-то, произносившим тосты во славу наших прошлых и будущих побед. И вот наконец поезд, долгожданные вагонные полки. Финских марок ни у кого нет, наши деньги пока не действительны. А есть хочется ужасно. Если бы не это, наверное, никто бы и не поднялся с места, когда проводник громогласно объявил, что поезд подходит к Выборгу. Но голод не тетка, и мы потянулись в коридор, к окнам.

За окном — тьма и дождь. Середина марта. Погода — хуже не придумаешь. Даже в теплом, светлом и уютном вагоне стало как-то зябко от мысли, что, может, придется сбегать за провизией на вокзал.

И вдруг черная ночь сменилась белым днем. В окна брызнул яркий свет прожекторов. Мы увидели огромную привокзальную площадь и длинный перрон, битком забитые людьми. Толпа едва колыхалась из стороны в сторону под проливным дождем.

Куда мы попали? Что здесь происходит? Стихийное бедствие? Может, какая-нибудь ужасная железнодорожная катастрофа привела на вокзал в этот промозглый вечер тысячи людей?

Поезд замедляет ход, останавливается, толпа делает движение к нашему вагону, и только тогда мы понимаем, кажется, все одновременно, что не пожар и не железнодорожная катастрофа привели сюда этих людей, а мы, наш приезд, наша победа. Это для того, чтобы выразить нам, двадцати игрокам и двум тренерам, свой восторг и свою признательность, покинули они теплые квартиры, отдых, дела и пришли сюда. Не один, не сотня, а тысячи людей маленького Выборга, которые, кроме как по телевизору, и хоккея-то настоящего никогда не видали.