Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни - [175]

— Где вы так долго пропадали?

Я решила, что плохое настроение нашего сопровождающего вызвано отсутствием денег. Поэтому жалела его и даже советовалась с Тодором, как бы помочь Льву. Тодор только посмеялся надо мной, и я поняла, почему, когда мы возвращались домой и увидели его багаж.

После нашего путешествия со Львом Ким решительно отказался от подобного сопровождения и заявил, что в противном случае никуда не будет ездить. Это возымело свое действие, и в дальнейшем нас освободили от «попутчиков», за исключением поездки на Кубу.

Куба

Осенью 1978 года мы получили неожиданное приглашение посетить Кубу. Стали думать, как туда добраться. И самолет, и пассажирское судно отвергались из соображений безопасности. В конце концов нам подобрали сухогруз, который шел до Гаваны без заходов в другие порты. Мы приехали в Ленинград с запасом консервов и сырокопченой колбасы по совету нашего Владимира и 1 октября погрузились на теплоход «Скульптор Голубкина». Он вез контейнеры на Кубу. Бог знает, что в них было! Нас поселили в одной из трех пассажирских кают, просторных и комфортабельных. Перед отъездом из Москвы нас познакомили с нашим сопровождающим, Геннадием, с которым нам необычайно повезло. К сожалению, мы его так и не увидели после Кубы. Пресловутый Николай, сменивший Владимира, запретил Геннадию посетить нас в Москве.

Все дни при любой погоде — под солнцем, ветром и дождем — мы проводили на безлюдной палубе. Здесь мы в полную меру насладились свободой: никакой «свиты», никто не суетится вокруг. Ким наконец получил то, что больше всего любил и чего ему всегда не хватало во всех наших поездках, — уединение. Только мы и океан. Геннадия мы почти не видели. С ним и капитаном встречались в столовой, где питались вместе с членами команды, которые приняли нас в свою дружную семью. Еда была непритязательная, но по-домашнему вкусная и сытная. Наши продуктовые запасы из Москвы так и остались нетронутыми.

…Мы незаметно пересекаем широты, переходя из осени в лето, хотя по нашему календарю приближается зима. Когда мы проходили Ла-Манш, Ким показал мне старую приготовительную школу в Истборне, но, к сожалению, из-за плохой видимости я не смогла ее разглядеть. За время пути ни. один корабль не встретился нам. Казалось, мы одни во Вселенной. Только иногда нас провожают игривые дельфины. Неведомо откуда на палубе появляется стайка птичек, точь-в-точь воробьи. Но наблюдательный Ким сразу замечает разницу: в отличие от воробьев, они не прыгают, а бегают, быстро перебирая лапками. На следующий день птицы так же неожиданно исчезают.

Однажды над нами покружил небольшой аэроплан. Он опускался так низко, что можно было разглядеть пилота, и мы на всякий случай ушли с палубы.

Неожиданно налетел шторм. Мы почувствовали его во время обеда, когда вдруг стали опрокидываться наши тарелки с супом. Кима качка совсем не беспокоила, а ночью только усыпляла. Перекатываясь с боку на бок, будто младенец в люльке, он спал крепко, как никогда. Я же, не находя себе места, переместилась на маленький диванчик, который стоял перпендикулярно к нашей широкой кровати. Там я пыталась закрепиться, упираясь затылком и пятками в подлокотники. Море успокоилось на третьи сутки. Снова засверкало солнце.

Две недели пролетели незаметно. Было даже жаль, что плавание подошло к концу. 15 октября наш теплоход вошел в порт Гаваны. Мы попрощались с гостеприимной командой, пересели в маленький катер и через несколько минут ступили на землю Кубы.

В Гаване нас встретили радушно и поселили в двухэтажном особняке, оставшемся в наследство от «проклятого империализма». Там мы пробыли несколько дней, осматривая город и его окрестности. Мы с Кимом наслаждались дарами моря, а бедный Геннадий очень страдал без мяса и хлеба, который заменяли крекеры.

Из Гаваны перелетели в Сантьяго-де-Куба. Говоря языком газетных штампов, посетили места боевой и революционной славы. Остров Свободы изъездили вдоль и поперек. Все это было бы очень приятно, если бы не здоровье Кима. Хотя он и не страдал от жары, но высокая влажность и резкая смена температур были для него губительны. Если снаружи плюс 35–40 градусов, то в помещении — только 15. Разгоряченный и потный, он попадал под холодную струю кондиционера, и у него сразу начинался бронхит, который впоследствии заканчивался пневмонией.

Очень утомляли нас многочасовые поездки по жаре, когда мокрая от пота одежда прилипала к телу. Не приносили облегчения и ливневые дожди. Вода, мгновенно испаряясь, только увеличивала влажность воздуха, не давая прохлады. Мы устали от встреч и расставаний, мелькания незнакомых лиц и обрадовались, оказавшись в Варадеро, где нам предстоял двухнедельный отдых.

Туда мы приехали поздно вечером. Была кромешная тьма, и наши телохранители долго петляли и ломились в закрытые двери, пока не отыскали наш дом. Он стоял на самом берегу океана. Сидя в очередной компании незнакомых людей, я слушала шум прибоя и сгорала от нетерпения «пощупать» океан.

— Какая температура воды? — спрашиваю.

— Градусов пятнадцать, очень холодно, — отвечают.

…Яркий луч солнца разбудил меня утром, а нежный шелестящий звук прибоя выманил из дома. Несколько шагов по зеленой лужайке, и я на пляже, безграничном и совершенно безлюдном, как и океан. Белый песок обжигает ноги. Вода теплая, как в ванне. Какие там пятнадцать градусов — все тридцать, если не больше! Во всяком случае, мне не доводилось пробовать такой теплой воды даже в самое жаркое время в Черном море.