Я себя до конца рассказала. Сборник стихов израильских поэтесс - [14]

по законам небес.

Теперь мое тело устало

И боится мучений,

Боли пугают его.

И когда играет душа

Сладко,

Чувства стоят вдали.

И когда же играет душа

Тонко,

Ревут как медведи чувства мои.

Ей не понять

Тоски увяданья.

Ей не узнать

О горестях тела

У его конца

От зрачка слезящегося до кончика пальца.

Слабое эхо Пер. Ф. Гурфинкель

Эта ветка в моем кувшине

С цветами ее душистыми, желтыми

Слышала слабое эхо

Летнего шума

Моей души.

Эхо

Лета, пропавшего

В горький день.

Гости души в пору одиночества Пер. Ф. Гурфинкель

Цветы и насекомые к душе моей пришли

С ароматами и золотом, с линией тончайшей,

Испытать ее загадками.

Душе звездный свет принес

Движенья небес,

Ее испытать бесконечностью.

А в сумерках, когда поднимается боль,

Пришли вдруг слова одинокие

Со скрипкою, арфой и бубном

Играть

В печальной душе,

Петь в ней

О красе мира.

Женщина, дожившая до глубокой старости Пер. Ф. Гурфинкель

В женщине, дожившей до глубокой старости,

Нет и следа от бешенства огня,

От летнего сока.

Тонкое тело превратилось в воздух

И белеет во тьме, словно древняя притча,

Вызывая отвращение у людей коренастых

и в зеленых листьях шелковицы.

Семья картежника Пер. Ф. Гурфинкель

По утрам из подвала выходит

Птичка кудрявая, малая,

По двору ее голос летает

Прозрачный на диво.

Старший брат, пятилетний

Отвечает зовам рая

Звуком замкнутым, тонким как нить.

Мать на мадонну похожа

При свете лунном

И на блудницу при свете фонарей.

У отца лицо утопленника,

Лицо мертвеца.

Всю ночь я плакала Пер. Ф. Гурфинкель

Всю ночь я плакала,

Творец вселенной,

Может, есть смерть, в которой

Нет насилия,

Смерть, на цветок похожая.

Всю ночь я молила:

Если даже прах я,

Да будет во мне покой,

Чтоб на небо смотреть

Еще и еще и еще,

Расставаясь с его красотой.

Всю ночь я думала:

Многие твари живут

В груди моей, полной боли,

И рассказы разные.

Нужно зажечь свечу

И на них посмотреть,

Пока не уснула сном смерти.

Когда небеса — бушующее пламя Пер. Ф. Гурфинкель

Когда небеса — бушующее пламя,

Не двигайтесь с мест, дома.

Дети находятся в вас,

Полные страхов внезапных и плачей.

И ночи мирные тоже.

Когда тишь прекрасная звезд

Охраняет их рост.

Старики обитают в вас,

Душу готовят свою

К расставанию с жизнью.

В вас дыханье больных,

И женщины на сносях

Вышивают цветы

И ждут.

И дети слепые,

Младенцы, что только родились

В вас.

Когда скалы рушатся

С грохотом,

И птицы испуганные

Улетают вдаль,

Не двигайтесь с мест, дома.

«Все это вдруг поковеркано…» Пер. С. Гринберг

Все это вдруг поковеркано,

потому что грусть

приобрела

привкус стыда

и душевной подавленности

перед людьми.

Нет.

Я не знаю,

будут ли ко мне добры

кипарисы на этом новом дворе;

кипарисы,

что напротив балкона,

будут ли моими друзьями,

как было

то грушевое дерево червивое,

или та гостеприимная ветвистая рощина,

раздававшая свои плоды

главным образом для голубей,

но также и случайным птицам.

Пир Пер. Ф. Гурфинкель

Все миры собрались на пир,

Все миры.

Один за другим

Они факел зажгут

Во дворце тела, что празднует,

В замке, открывшем ворота

Солнцу

И боли,

И бурному бытию,

В царстве,

Заключившем союз

Под голос скрипок тоски

С океаном

И с чудом —

В храме нежности вечной,

Что высечен

Во тьме растаявшего мгновения.

Каждая лилия Пер. Ф. Гурфинкель

Каждая лилия — остров

Мира обещанного,

Мира вечного.

В каждой лилии живет

Птица сапфировая,

Имя которой «ве-хитету»[15]

И кажется,

Так близок

Ее аромат,

Так близок

Листьев покой,

Так близок

Тот остров —

Лишь лодку возьми

И пересеки море огня.

Я стояла в Иерусалиме Пер. Ф. Гурфинкель

Я стояла

В Иерусалиме,

Висящем на облаке,

На кладбище

С плачущими людьми,

Кривым деревом.

Очертания гор неясные

И башня.

Вас ведь нет! —

Говорила нам

Смерть.

Тебя ведь нет! —

Она обращалась ко мне.

Я стояла

В Иерусалиме,

Расчерченном солнцем.

С улыбкой невесты,

В поле

У тонкой, зеленой травы.

Почему ты боялась меня вчера под дождем? —

Говорила мне смерть.

Разве я не сестра тебе,

Тихая, старшая…

Кармел незримый Пер. С. Гринберг

Когда умру,

когда я перейду в другую сущность, —

расстанется тогда Кармел незримый мой,

который весь во мне,

весь — средоточие счастья, —

его густая хвоя, унизанная шишками, цветы и облака

врезаны в тело мое, —

расстанется с другим Кармелом, зримым,

аллеями высоких сосен, нисходящих к морю.

Так разве наслаждение закатами багряными

от основанья смертного во мне?

И наслажденье ароматами трав,

или мгновенье в мареве надводном,

или мгновение возврата

к властному взору неба Иерусалима,

к высокому над всем высоким —

разве от основанья смертного все это?

Тогда закричит душа моя Пер. Ф. Гурфинкель

Тогда душа моя закричит:

Губы запекшиеся,

Вы на одной стороне,

А мир на стороне другой,

Весь мир на другой стороне.

Ибо

В той комнате, залитой солнцем,

Я стояла

Так близко к ней,

Что рот мой касался ее лица,

Измененного смертными муками.

Произнесла она мое имя

Голосом,

Ночевавшим на дне морском,

Голосом далеким и тусклым,

Разбившим вдребезги зеркала

Серебряные.

Произнесли мое имя

Губы ее в дыму.

Дни горящие Пер. Ф. Гурфинкель

Дни горящие, летящие,

Когда я бежала от привязанности к вещам,

Когда думала —

Блеск вещей,

Утонченность манер,

Избыток учености и почета

Заставляют забыть вкус небес,

Засыпают колодцы.

Дни горящие,

Когда пели души:

Умереть как сыновья Аарона,

Богу огонь принося —

Возвышенней дома прелестного,

Выше лозы золотой.

Солнце осветило ветку влажную