Я сам себе жена - [52]

К немногим спасенным запасным частям для часов, музыкальных шкатулок, фонографов, граммофонов и музыкальных автоматов присоединялись подходящие в некоторые комнаты люстры для керосина или свечей, а также печи и гардины и более или менее изношенные ковры. И last but not least (последний по счету, но не значению) — гранитная доска весом в шесть центнеров, в память о рождении принца Августа Прусского 19 сентября 1779 года в замке Фридрихсфельде.

Чистая случайность, что все это сохранилось. Впрочем, наследие моего дедушки и обстановку «Мулаккской щели» Минны Малих я защищал бы зубами и когтями от всякого, кто захотел бы к ним приблизиться.

* * *

«У Вас очень широкий круг друзей. Мы бы хотели, чтобы Вы записывали для нас фамилии Ваших посетителей». Два господина из фирмы «Слушай и Смотри» — они почти всегда возникали дуэтом — выразили свое пожелание с дружески-лукавой миной. Я тоже дружелюбно улыбнулся: «Ах, вы знаете, так много народа крутится вокруг меня, больше сотни, я думаю. Большинство я знаю только по именам, а адресов у меня вовсе нет». — «Как так?» — хором спросили они. «Боже мой, так повелось еще с нацистских времен, тогда это нужно было по причинам безопасности».

Они злобно переглянулись и зашли на второй круг. «Вы не могли бы незаметно записывать номера машин Ваших гостей?» И после короткой паузы:

«А у Вас-то есть автомобиль?». — «Нет, только велосипед». «Не хотите купить себе машину?» Понимаю, куда ты клонишь, подумал я. Может они хотели предложить мне машину в обмен на маленькие отчетики? «Нет, для автомобиля я слишком медлительный. Моей реакции хватает как раз на велосипед. В машине я врежусь в первое же дерево». Приторно-веселый смех фигур из Штази.

Государство СЕПГ категорически не признавало гомосексуальность вплоть до восьмидесятых годов. Оно делало вид, что нас вообще не существует. Бары позакрывали, или за ними велась слежка, давать объявления нам не разрешалось — даже в кайзеровские времена в этом отношении было свободнее. Таким образом, чтобы познакомиться с кем-нибудь, оставались только «толчки», парки и частные вечеринки.

Когда мы устраивали праздники в музее, государственная безопасность присоединялась к нам. Кто-то из друзей на одном из таких праздников по-заговорщицки утащил меня на кухню и сунул мне в руку записку: «Человек с темной бородкой, который сидит под киноафишей, из Штази». И не он один, подумал я. Но я не дам им испортить нам праздник. Таким образом, для меня дело было решенным.

«Пять лет назад начали мы нашу работу», было написано в листке «Мальсдорфский гомоинфо». «Берлинский кружок гомосексуалистов», один из первых починов геев и лесбиянок в ГДР, в январе 1978 года праздновал свой день рождения.

Мы и не подозревали, слушая граммофон в «Мулакской щели», что это будет последний юбилей.

Но все по порядку. Кажется, в 1974 в городской библиотеке Восточного Берлина состоялся первый доклад о гомосексуализме. В задумчивости выходил я после него на улицу. Уже в дверях услышал шум голосов. На улице держали речь мужчины и женщины, активно поддерживая себя жестами: Как мы живем собственно говоря? Собираться запрещено, помещать объявления не разрешается. Сначала я стоял в сторонке, прислушиваясь к дискуссии. Потом подошел к ним и предложил: «Ребята, если вам нужно помещение, чтобы встречаться, вы можете приходить ко мне в Мальсдорф. Арендной платы я не требую, только немножечко за электричество и отопление».

Так в музее стали проводиться встречи для дискуссий и знакомств, в которых государственная безопасность подозревала наихудшие конспиративные извращения.

Мы теснились в «Мулакской щели», до пятидесяти человек рассаживались на стойке, на полу или пристраивались на скамье у окна. Прилегающие подвальные помещения я переоборудовал под танцевальный зал и конференц-зал — Jour fixe. Мамаши-лесбиянки, папаши-геи, простые работницы и рабочие, артисты, инженеры, врачи — все собирались в «Мулакской щели».

Кто не хотел дискутировать, развлекался в танцевальном зале. Мы были одной семьей, особенно для тех, у кого больше никого не было, потому что родные их оттолкнули. Когда такие опальные праздновали с нами свой день рождения, те, кто понежнее, частенько плакали. Мы принимали их в объятия, утешая.

Но не всегда был счастливый конец. Ангелоподобное дитя, 18 или 19 лет, ее звали Сильвия, вдруг перестала появляться на наших встречах. Куда она подевалась, гадали мы. Пока кто-то не принес горькую весть: Сильвия убила себя. Давно изгнанная матерью и объявленная персоной non grata, она не видела другого выхода из своего одиночества. Нежные легко ломаются.

Я позвонил ее матери, хотел выразить соболезнование, услышать ее голос, может быть, даже — в надежде на что-то хорошее — воспринять хотя бы малую искорку понимания ее «испорченной» дочери. Но родительница лишь нагрубила: «Вы тоже из таких?» Я повесил трубку. Нет худшей болезни, чем человеческая глупость и нетерпимость.

Создать контактный центр для гомосексуалистов и лесбиянок и открыто жить в нашей гомосексуальности — в этом состояла наша цель. Как сказала Роза фон Праунхайм: «Не гомосексуалист является извращением, а та ситуация, в которой он живет». Некоторые из членов нашего кружка смотрели по «западному телевидению» фильм, направленный на создание нового самосознания гомосексуалистов и лесбиянок в ГДР. Но у многих не хватало силы инерции, и они искали путь на запад.