Я сам себе жена - [49]

Оба сотрудника Штази торопились. Один из них, бросая для проверки взгляды в список выставочных экспонатов, указал своим тощим пальцем на некоторые граммофоны, шкатулки и музыкальные автоматы. Несколько лет назад Альфред Киршнер подарил их музею. Против воли подарившего, который хотел, чтобы предметы из коллекции были доступны для осмотра каждому желающему, истинные валютные спекулянты засунули все, что было указано в их списках, в стоявший наготове у порога мебельный фургон. С 1973 года на элегантных грузовиках красовались буквы «К + А», которые я всегда расшифровывал не как сокращение от «Кунст (искусство) + Антиквариат», а как «Клау + Аусферкауф» (воровство + распродажа).

В августе 1973 года в сопровождении свиты появился шеф компании, основанной за несколько месяцев до этого, «Искусство и Антиквариат ГмбХ/Международная компания по экспорту и импорту предметов искусства», Хорст Шустер. Безукоризненно одетый нувориш помпезным жестом с важной миной на лице подал мне свою визитную карточку. Жест выдавал человека, которому необходимы эти регалии и значимость, потому что он все-таки подозревает, что обладает средними талантами, и лишь стечение обстоятельств выплеснуло его наверх. Он сделал мне фантастическое предложение: стерильный бизнесмен хотел целиком закупить мой музей для торговли предметами искусства. Он предложил двести тысяч марок, не облагаемые налогом, и сверх того руководящую должность в Центре торговли предметами искусства, в который он хотел превратить имение. Здесь должны были шлюзоваться иностранные покупатели, которые, осмотрев культурный материал в больших залах, могли бы тут же в конторе урегулировать деловую сторону. В парке, согласно педантичному плану Шустера, следовало построить бараки для склада. Мой музей был избран для выполнения той функции, которая позже была передана музею Мюленбек в Ораниенбурге: изысканный антикварный салон и центральная контора фирмы «Искусство и Антиквариат ГмбХ», одно из двенадцати внешнеторговых предприятий империи Шальк-Голодковского «Коммерческое координирование».

«Понимаете, для меня эти вещи живут. Я собирал их не для того, чтобы позже пустить в дело, а потому что считал их красивыми». Эта позиция была непостижимой для господ, которые, очевидно, считали свое предложение чрезвычайно выгодным. Они удалились весьма не в духе, не преминув намекнуть, что могут действовать и по-другому. Что-то повисло в воздухе, тем более, что музейный специалист, который с трудом скрывал свое удивление, когда я вел его по залам, сделал вывод, что мои экспонаты являются самым значительным собранием историзмов во всей Европе.

В ноябре я внезапно получил повестку из магистрата, вызов в финансовый отдел. Референт грубо заявил, что я немедленно обязан уплатить налог на имущество. Короче говоря, сумму страховки на домашнее имущество посчитали за стоимость имущества и потребовали с меня доплату налога в десять тысяч марок. Где взять такую астрономическую сумму — я жил на жалкие гонорары от ДЕФА и добровольные пожертвования посетителей музея, — финансовый бюрократ тоже подсказал мне: продать все. Естественно, фирме «Искусство и Антиквариат ГмбХ».

Практика борьбы с нарушениями налогового законодательства превратилась при распродаже культуры ГДР в покладистого соучастника ведомства по торговли предметами искусства и с шестидесятых годов все чаще и чаще применялась, чтобы урезонить «упрямых» коллекционеров и добраться до их добра. Так как официальные власти в ГДР с недоверием относились к частной собственности, коллекционеры были для них подозрительны с самого начала. Государство СЕПГ воспринимало лишь выраженную в деньгах «головокружительную» ценность объектов, но не понимало, что большинство коллекционеров не собирались зарабатывать деньги на своей страсти. Свою высшую цель эти люди видели в созерцании предметов. Часто они одалживали свои сокровища музеям, чтобы заинтересованные посетители тоже могли наслаждаться их видом, или завещали коллекцию учреждению, в котором были уверены и знали, что дело их жизни останется в надежных руках.

Ограбление коллекционеров проводилось всегда по одной и той же схеме: эксперты фирмы «Искусство и Антиквариат ГмбХ» осматривали коллекции, регистрировали резкое увеличение ее стоимости, — а любителей старинных предметов это никак не затрагивало, поскольку они, в отличии от фирмы, не могли продавать свое имущество на Запад, — и отсылали свои заключения в финансовый отдел. На основании этих взятых с потолка цифр финансовый отдел, в свою очередь, рассчитывал огромную торговую прибыль, с которой следовало платить налог, хотя осмотренные предметы, например, шкафы в стиле барокко, уже десятки лет не сдвигались с места. Должник заплатить не мог, потому что никогда не зарабатывал денег на своей коллекции — и вот уже грузовики «К + А» стоят у порога.

То, что скрывалось под личиной гражданского налогового законодательства, было ничем иным, как безвозмездной конфискацией. И часто подготовка к «переоценке» заканчивалась задолго до того, как были готовы результаты действительной оценки.