Я сам себе жена - [38]
Этот стиль пренебрежительно называют вильгельмовским, но историзм берет начало в середине XIX века в Англии, где индустриализация началась раньше. Позже там развился викторианский стиль. Историзм проник и во Францию, Италию, Швейцарию, Данию, Польшу, Россию и Австрию. Конечно, украшавшие буфет декоративные столбики из Парижа выглядели немножко иначе, чем такие же столбики на Берлина, Вены, Варшавы или Санкт-Петербурга.
Я знаю, что стиль периода грюндерства суррогатный, но, тем не менее, мне симпатичны эти вещи, потому что они выполнены с любовью.
В противоположность стилю модерн, который последовал за историзмом и до пятидесятых годов осуждался как безвкусный, а затем вступил в победную стадию, грюндерство и по сей день заставляет большинство специалистов хмуриться или морщить нос. За многие годы существования музея меня часто посещали работники музеев и художественные критики. Одного из них я помню очень хорошо, его прищуренные глаза и беспомощный вопрос: «А почему, собственно. Вы собираете предметы эпохи грюндерства?» — «Просто я считал и считаю их милыми, и в конце концов, надо сохранить для потомков и эпоху раннего индустриализма. Смотрите, — продолжал я в гостиной, — здесь я ощущаю надежность и устойчивость. Книжный шкаф со столбиками, филенчатая софа с креслами, стол и стулья, напольные часы и письменный стол с насадкой, пианино со столбиками, латунные светильники и декоративные перильца, все в стиле неоренессанса, — как все это гармонично. Типичная обстановка среднего класса 1890 года. Я именно такой!» С этим он мог только согласиться: «Да, если Вы так на это смотрите».
Для меня неважно, откуда ко мне попала мебель: из великосветского дома, дома среднего буржуа или квартирки простого рабочего. Но если хорошенько поразмыслить, я, пожалуй, предпочитаю средний класс. Для роскошной вещи я слишком прост, но и слишком простой она не должна быть. Я бы не хотел получать в подарок шестидверные буфеты с резными гномиками, для меня они чересчур нескромные, слишком напыщенные.
Я восхищаюсь замком Сансуси, Новым дворцом и залом-раковиной, но жить там я бы не хотел. Домашняя хозяйка во мне вопрошает: «И как я тут буду мыть окна и вытирать пыль?» В этом отношении я раздваиваюсь на госпожу и домашнюю хозяйку. В спорных случаях побеждает домашняя хозяйка.
Прежде чем я смог осуществить мечту о собственном музее, мне пришлось три с половиной года вывозить мусор. Многочисленные новые перегородки на втором этаже перегружали своим весом потолки комнат первого этажа. В некоторых местах они осели до восемнадцати сантиметров. Я выламывал стены и телегами вывозил обломки на свалку. В 1962 году одна из сотрудниц отдела охраны памятников с удивлением огляделась и спросила: «Какая фирма вывозила Вам мусор?» Я показал свои руки: «Вот моя фирма». Мне дали понять, что, возможно, дом будет взят под охрану, как памятник. Но ничего конкретного не произошло. Стиль эпохи грюндерства был сомнительным, и Лоттхен тоже.
В доме не осталось окон и дверей, зато вдоволь было грибка и червя-древоточца. Грибок размножился из-за неправильного использования первого этажа: там когда-то устроили умывальные комнаты для детей, не приняв во внимание каркасную структуру стен. Дом гнил. Я установил леса и, чтобы иметь возможность спокойно работать на втором этаже, укрепил металлическими балками те потолки, которые грозили обвалиться. Годами я обрабатывал перекрытия противогрибковыми средствами и древесными консервантами. Чистое мученье, но я остался доволен.
Свои знания я почерпнул из опыта работы в замке Фридрихсфельде и из книг. Расчеты — в математике я никогда не был силен — сделал один приятель-строитель.
В практическом плане я получил тогда работу в имении поблизости. Ночным сторожем. В шесть утра я забрасывал в угол свой рабочий халат, переодевался в короткие кожаные брюки и, не взглянув на матрас, лез на крышу. Планки перекрытия, зараженные червем и грибком, я выпиливал. Новые планки и черепицу привозил из близлежащей деревни Бисдорф и со старых сараюшек и хлевов Мальсдорфа. Однажды я доехал до центра Берли-на. где на улице Росс-штрассе купил и припрятал старую семиметровую балку для потолка. Там, где сносили какое-то здание, я взял оконные коробки, которые были сложены во дворе.
«Опять этот псих приехал», — приветствовали меня рабочие на площадках, где сносились здания. В отделе охраны памятников я узнавал, какие дома в центре шли на снос. По фасаду я определял, в каких могут оказаться створчатые двери.
Так, однажды я остановился перед фасадом одного из домов на Пренцлауер-штрассе: домом Метте, как его называли по имени прежних владельцев, Адольфа и Эмилии Метте. Первоначально это было имение у ворот пригорода Шпандау, потом там разместился фонд, помогавший неимущим девушкам, часто вдовам, учиться вести хозяйство.
Я уже собрался уходить, когда на первом этаже открылось окно и бабуля, старая, как кусок слоновой кости, высунула свою маленькую головку. «Вы с таким интересом рассматриваете наш красивый старый дом. К сожалению, его скоро снесут».
На вопрос, нет ли в доме двустворчатых дверей, она и ее сестра пригласили меня войти и с гордостью показали свои двустворчатые двери с карнизами примерно 1870 года. У них был почти такой же профиль, как у тех, которых мне не хватало для Мальсдорфа.
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Заговоры против императоров, тиранов, правителей государств — это одна из самых драматических и кровавых страниц мировой истории. Итальянский писатель Антонио Грациози сделал уникальную попытку собрать воедино самые известные и поражающие своей жестокостью и вероломностью заговоры. Кто прав, а кто виноват в этих смертоносных поединках, на чьей стороне суд истории: жертвы или убийцы? Вот вопросы, на которые пытается дать ответ автор. Книга, словно богатое ожерелье, щедро усыпана массой исторических фактов, наблюдений, событий. Нет сомнений, что она доставит огромное удовольствие всем любителям истории, невероятных приключений и просто острых ощущений.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эту книгу можно назвать книгой века и в прямом смысле слова: она охватывает почти весь двадцатый век. Эта книга, написанная на документальной основе, впервые открывает для русскоязычных читателей неизвестные им страницы ушедшего двадцатого столетия, развенчивает мифы и легенды, казавшиеся незыблемыми и неоспоримыми еще со школьной скамьи. Эта книга свела под одной обложкой Запад и Восток, евреев и антисемитов, палачей и жертв, идеалистов, провокаторов и авантюристов. Эту книгу не читаешь, а проглатываешь, не замечая времени и все глубже погружаясь в невероятную жизнь ее героев. И наконец, эта книга показывает, насколько справедлив афоризм «Ищите женщину!».
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.
В книге друга и многолетнего «летописца» жизни Коко Шанель, писателя Марселя Эдриха, запечатлен живой образ Великой Мадемуазель. Автор не ставил перед собой задачу написать подробную биографию. Ему важно было донести до читателя ее нрав, голос, интонации, манеру говорить. Перед нами фактически монологи Коко Шанель, в которых она рассказывает о том, что ей самой хотелось бы прочитать в книге о себе, замалчивая при этом некоторые «неудобные» факты своей жизни или подменяя их для создания законченного образа-легенды, оставляя за читателем право самому решать, что в ее словах правда, а что — вымысел.
В книгу вошли статьи и эссе знаменитого историка моды, искусствоведа и театрального художника Александра Васильева. В 1980-х годах он эмигрировал во Францию, где собрал уникальную коллекцию костюма и аксессуаров XIX–XX веков. Автор рассказывает в книге об истории своей коллекции, вспоминает о родителях, делится размышлениями об истории и эволюции одежды. В новой книге Александр Васильев выступает и как летописец русской эмиграции, рассказывая о знаменитых русских балеринах и актрисах, со многими из которых его связывали дружеские отношения.
Титул «пожирательницы гениев» Мизиа Серт, вдохновлявшая самых выдающихся людей своего времени, получила от французского писателя Поля Морана.Ренуар и Тулуз-Лотрек, Стравинский и Равель, Малларме и Верлен, Дягилев и Пикассо, Кокто и Пруст — список имен блистательных художников, музыкантов и поэтов, окружавших красавицу и увековечивших ее на полотнах и в романах, нельзя уместить в аннотации. Об этом в книге волнующих мемуаров, написанных женщиной-легендой, свидетельницей великой истории и участницей жизни великих людей.