Я - Русский офицер! - [62]

— Ну, как наш орел? — послышался голос капитана Храмова.

Он, словно торнадо, влетел в палату, накидывая на ходу белый халат.

— А что ему будет? Жив! Ранение у лейтенанта легкое. Вон, очнулся уже! — сказала медсестра и, встав со стула, уступила место командиру звена.

— Жив, жив, бесенок! А мы думали, тебе совсем башку снарядом сорвало! В машине-то кровищи, будто свинью резали! Технари сейчас моют и латают твоего Яшку. Еще, браток, полетаешь! — сказал капитан, и сунул под подушку Валерке пачку папирос «Герцеговины Флор».

— Комэск тебя, Краснов, к награде представил. В одном бою завалить «Мессера» «Юнкерса», это поверь мне, настоящая удача и тянет на целый орден!

— «Налим» вернулся? — спросил Валерка, вспоминая, как ночью садился в полумраке после боя, «держась» за хвост ведущего.

— Вернулись все! Потрепали мы вчера изрядно этих пресловутых соколов Геринга! На счету эскадрильи — шесть «Юнкерсов» и четыре «Мессера», остальные отбомбились по лесу, и ушли назад в сторону Смоленска.

От слов, сказанных Храмовым, сердце Краснова сжалось, словно хромовый сапог на трубе самовара. Ведь это в его городе сейчас хозяйничает фашист, устанавливая свои фашистские порядки. Это в его любимом городе осталась Леди, от которой вот уже семь месяцев не было никаких вестей. Где она и что с ней, стали выскакивать в его мозгу вопросы и он, слегка простонав, отвернулся к стенке. Ему не хотелось, чтобы сейчас, в эту минуту его взлета как истребителя, его командир видел слезы, которые как-то самопроизвольно накатывали на глаза. Краснов не хотел, чтобы командир звена видел его слабость, которая как он считал, не украшает такого парня как он.

— Товарищ капитан, свидание окончено, — сказала медсестра. — Больному нужен покой, он потерял много крови.

— Все, все, сестричка, я ухожу, — сказал гвардии капитан Храмов и, встав со стула, потихоньку вышел из палаты полкового медицинского пункта.

— Сестричка, что ему принести для поправки? — спросил Храмов, нежно обхватив талию девчонки.

— У него все есть! — сказала медсестра и убрав руку авиационного ловеласа, кокетливо улыбнулась, вновь заняв стул около спящего героя.

Сын

…Госпитальный санитарный эшелон уже три дня стоял в Москве, на запасном пути станции Казанская. Медицинский персонал госпиталя на колесах планомерно передавал тяжелораненых в различные госпиталя и больницы столицы, чтобы уже через несколько дней, пополнив запас лекарствами и перевязочным материалом, вновь отправиться ближе к линии фронта.

— Галина Алексеевна, Галина Алексеевна, там ваша дочь, — открыв двери купе-ординаторской, с волнением сказала операционная медсестра Валентина.

— Что там случилась, Валюша? — спросила Ленкина мать, отодвинув в сторону книгу учета умерших от ран бойцов Красной армии.

— Там ваша Леночка уже рожает! У неё схватки начались, — сказала сестра, слегка волнуясь.

— Что, уже воды отошли? — спросила спокойно Галина Алексеевна.

— Пока еще нет, — ответила сестра.

— Я сейчас! Хотя правда, еще не время, но все же, чем черт не шутит! Готовьте, Валюша, операционную. Я буду через минуту.

Сестра, закрыв купе, удалилась. Галина Алексеевна подперла голову руками и, уставившись в последний лист умерших, сквозь слезы вписала черной тушью в свободную строчку журнала — «Новорожденный».

В этой надписи было что-то символическое. На смену умершим, почти всегда приходят новорожденные, чтобы жить, жить и жить вопреки всем перипетиям этого жестокого мира, вопреки всем войнам, бушующим в нем. Эта вера, словно остров посреди океана зла, отображала надежду на существование и жизнь, а также надежду на продолжение рода человеческого.

Утерев платком проступившие слезы радости и в то же время и скорби, Галина Алексеевна вышла из купе. Лена уже была в операционной. Тяжело дыша, она при наступлении схваток начинала причитать, переходя на крик:

— Ой! Мама, мама, мамочка, ой, я сейчас рожу! Ой, мамочка, я разорвусь прямо по шву!

— Милая девочка, еще рано. У тебя еще не отошли воды. Потерпи, милая, я рядом с тобой, — сказала мать и обняла свою дочь, стараясь как-то облегчить её страдания.

Она вспомнила, как рожала сама. Как радовалась родившейся дочери и как впервые кормила беззащитное маленькое существо своей грудью.

На какое-то мгновение девчонке стало легче. Она вытерла полотенцем свое вспотевшее лицо и улыбнулась матери.

— Фу, отпустило! А я думала, что уже пора, — сказала Лена, глядя на мать с доверием и мольбой о помощи.

Мать прижимала Ленку к своей груди и где-то своим материнским чувством сейчас сочувствовала дочке. Как, как она, молоденькая девчонка, справится со своим материнским долгом? Как она сможет поставить на ноги свое дитя в это трудное военное время, когда нет ни крыши над головой, ни полноценного питания? Как она, её дочь, сможет выстоять в это суровое время и не сломаться? Галина гладила по голове свою девочку, а слезы странной бабской обиды текли по её щекам.

Ленка опять тяжело задышала и, закусив со стоном свою губу, сжалась всем телом, старалась вновь сдержать начавшиеся схватки.

Сейчас ей было по-настоящему больно. Лежа на операционном столе, широко расставив ноги, напрягаясь всеми мышцами живота. Схватки снова на какое-то время утихли и тяжесть, давившая на её живот, постепенно отошла. Волна облегчения прокатила по её телу, и она опять размеренно задышала, чтобы уже через мгновение вновь сжаться всем телом и крикнуть от боли: