Я рожден(а) для этого - [16]
– Джимми. – Листер щелкает пальцами у меня перед лицом. – Земля вызывает.
– Что?
– Ты ведь понимаешь, что это все ерунда? Готов поспорить, что вы заснули на вечеринке и забыли об этом, а кто-нибудь сфотографировал вас, решив, что вы очень мило смотритесь.
Я ему не верю.
Все мои мысли теперь – о фанатке-убийце, затаившейся в шкафу.
Роуэн явно вознамерился игнорировать Листера до конца полета. Он по-прежнему думает, что фотография – его рук дело.
В общем-то, теории фанаток о наших отношениях особых неудобств не доставляют. Пока они подогревают интерес к группе, мы не возражаем. Правда, девчонки искренне убеждены, что настанет Судный день, когда мы с Роуэном во всеуслышание объявим о своей любви.
Вынужден их разочаровать: этого не случится.
На самом деле мне порой становится не по себе при мысли, что львиная доля слушателей на наших концертах читала подробные фантазии о том, как мы с моим лучшим другом занимаемся сексом. Я, на свою беду, как-то раз поддался любопытству и тоже приобщился к творчеству фикрайтеров, о чем очень скоро пожалел.
Но всё это неважно. Пусть они верят во что хотят – главное, что мы знаем правду.
Все счастливы и довольны.
Листер до сих пор почти не попадался под руку фикрайтерам. В группе он стоит чуть особняком. Конечно, журналы, блоги и прочие СМИ считают нас с Роуэном привлекательными – но за Листером признают особый шарм. «Гуччи» приглашали его сниматься у них четыре раза. Мы с Роуэном дружим с семи лет, а Листера встретили, когда нам было по тринадцать. И группу создали мы с Роуэном, а Листера фактически заставили, потому что он единственный из всех, кого мы знали, играл на ударных.
То есть всегда были мы с Роуэном плюс Листер.
Мы, конечно, все равно его любим.
Но именно так обстоят дела.
Когда самолет приземляется в Гатвике и мы начинаем собирать вещи, Листер подходит к Роуэну, упирается ладонями в его столик и говорит:
– Ладно тебе, Ро, ты же знаешь, я бы так не поступил.
Роуэн пожимает плечами и отвечает, глядя куда-то в сторону:
– Теперь это уже неважно.
Листер выпрямляется и сжимает Роуэна в объятиях.
– Ну не злись, Ро-Ро. Я всю неделю буду мыть посуду.
Роуэн не выдерживает и оттаивает.
– Скорее «Ковчег» получит премию в номинации «Лучшая кантри-группа», чем ты вымоешь хоть одну тарелку.
Листер отпускает его и широко улыбается. На мгновение кажется, будто всё забыто и все прощены, но, когда Листер возвращается на свое место, я вижу, как лицо Роуэна снова каменеет.
АНГЕЛ РАХИМИ
– Тебя хорошо кормят? – спрашивает папа.
– Нет, пап, они не подпускают меня к холодильнику, приходится перебиваться пакетиком чипсов, который ты дал мне вчера.
– Что ж, по крайней мере, это звучит как настоящее приключение.
Я тяжело вздыхаю, прислоняюсь к стене в коридоре и перекладываю телефон в другую руку.
– Не волнуйся. Я отлично провожу время.
– Знаю, – отвечает папа. – Но вы с мамой вчера так поругались… Я просто хочу удостовериться, что с тобой все в порядке. И мама не унимается по поводу этого телешоу, «Озабоченность в сети»…
– Пап, оно называется «Одиночество в сети».
– В общем, если верить твоей матери, эти одинокие и озабоченные обязательно украдут тебя и продадут в сексуальное рабство.
– Мы с Джульеттой несколько лет общались по скайпу. Она очень милая, заботливая и совсем не похожа на мужика, который хочет накачать меня наркотиками и убить.
– Рад это слышать, – смеется папа.
– Мама до сих пор злится? – осторожно спрашиваю я.
– Думаю, да. Сегодня утром она печатала так громко, что я начал беспокоиться за клавиатуру.
Теперь мы оба смеемся.
– Мне кажется, она просто обижена, что ты не пускаешь ее в эту часть своей жизни.
– В смысле?! Я все время говорю о «Ковчеге». Не понимаю, почему это стало для нее сюрпризом.
– Фереште, справедливости ради, для меня это тоже стало сюрпризом.
– Почему?
– Наверное… Полагаю, я даже не подозревал, что ты настолько увлечена этой группой. И когда ты ни с того ни с сего стала кричать на мать…
– Она тоже на меня кричала!
– Знаю, знаю. Но я в жизни не видел тебя такой злой, девочка моя. Ты же у нас обычно тихоня. Вот мы все и удивились, мягко говоря.
Теперь мы с папой молчим. Что-то подсказывает мне, что я недооценила вчерашнюю ссору с мамой. Вообще я хорошо лажу с родителями. Конечно, я не рассказываю им всё-всё-всё, но делюсь многим, и мы любим вместе посмеяться. Но то, как мы с мамой вчера друг на друга кричали… Теперь я понимаю, почему их шокировало мое поведение.
– Ну… Мне жаль, что так получилось. Простите, – бормочу я. – Но эта группа для меня и в самом деле очень важна.
– Знаю, – повторяет папа. – Но мы беспокоимся, что, быть может, она слишком важна.
– О чем ты? Я не понимаю.
– Ну… Что для тебя она важнее учебы.
– Пап, я же говорила, что церемония прощания со школой – пустая трата времени…
– Я не об этом. Ты уже не маленькая девочка. Скоро ты будешь учиться в университете, потом найдешь работу, начнешь новую жизнь. Мы просто хотим быть уверены, что ты помнишь об этом. Иногда создается впечатление, что у тебя на уме только эта группа. Ты все время о ней говоришь.
