«…Я прожил жизнь» - [69]

Я прошу вас не взыскивать этих денег с Яковлева и не налагать на него взысканий какого-либо другого рода, но в дальнейшем иметь в виду, что особо ответственных заданий Яковлеву поручать нельзя.

Печатается по автографу: ИМЛИ, ф. 629, оп. 4, ед. хр. 87, л. 1–3. Датируется условно – по содержанию письма.

{219} В редакцию журнала «Литературный критик».

12 декабря 1937 г. Москва.

В редакцию «Лит[ературного] критика». Просьба возвратить мне папку с моей рукописью[666].

Рукопись «Путешествие» следует считать непредставленной, а деньги, которые затрачены на поездку и которые редакция считает авансом, Вы можете истребовать с меня законным путем, а не путем произвольных вычетов из гонорара за другие рукописи.

А. Платонов.

12/XII.

Печатается по машинописи: РГАЛИ, ф. 2124, оп. 1, ед. хр. 24. Датируется условно – по содержанию письма.

1938

{220} Н. И. Ежову.

20 июля 1938 г. Москва.

Народному комиссару внутренних дел Николаю Ивановичу Ежову.

В конце апреля м[еся]ца т[екущего] г[ода], т. е. почти три месяца тому назад, вне дома, органами НКВД был арестован мой пятнадцатилетний сын – Платонов Платон Андреевич. 4-го мая 1938 г., в связи с арестом сына, у нас был произведен обыск (ордер № 2915 от 4 мая 1938)[667].

Причина ареста моего несовершеннолетнего сына была и остается для меня совершенно неизвестной[668]. Я просил несколько раз (подавал заявления)[669], чтобы меня вызвали к следователю для объяснений, но меня не вызвали.

Так как сын мой несовершеннолетний подросток, я очень прошу Вас, Николай Иванович, чтобы он был освобожден или отпущен мне на поруки – под любые гарантии с моей стороны. Если органы НКВД поставят мне в качестве условия для освобождения сына особые требования, то я все эти требования согласен буду выполнить и строго выполню[670].

Уже прошло три месяца, как сын сидит в Бутырской тюрьме. Но ведь пятнадцатилетний подросток это еще мальчик, и к нему полностью могут быть применены основные законы и принципы советской власти, обеспечивающие интересы и благосостояние детей.

Кроме того, мой сын обладает одним, опасным для его жизни, дефектом[671]. У него несколько лет назад была три раза произведена операция – трепанация черепа (в связи с гнойным заболеванием среднего уха), и сейчас он страдает постоянным гноетечением левого уха. При каком-либо небольшом заболевании, которое может дать осложнение на ухо, гной легко проникнет в мозг (большая кость за ухом удалена) и дело кончится быстрой смертью. Я говорю об этом с полной уверенностью потому, что уже дважды мой сын был в таком смертельно опасном положении, дважды он лежал по нескольку суток в предсмертной агонии, не просыпаясь[672].

Все эти обстоятельства позволяют мне рассчитывать, что Вы уделите немного своего времени, чтобы ознакомиться с делом моего сына, и дают мне надежду, что мой сын, как советский несовершеннолетний подросток, встретит с вашей стороны снисхождение и помощь.

Глубоко уважающий Вас [А. Платонов].

20/VII 1938 г.

Адрес: Москва, Тверской бульв[ар], д. 25, кв. 27. А. П. Платонов.

Печатается по первой публикации: Архив. С. 637. Публикация Л. Сурововой.

Ежов Николай Иванович (1895–1940) – с сентября 1936-го по ноябрь 1938 г. – нарком внутренних дел СССР.

В Уголовном кодексе РСФСР, принятом в 1926 г., лица с нездоровой психикой выделены в особую категорию. Пункт 11 общих начал уголовной политики РСФСР гласил: «Меры социальной защиты судебно-исправительного характера не могут быть применяемы в отношении лиц, совершивших преступления в состоянии хронической душевной болезни или временного расстройства душевной деятельности или в ином болезненном состоянии, если эти лица не могли отдавать себе отчета в своих действиях или руководить ими, а равно и в отношении тех лиц, которые хотя и действовали в состоянии душевного равновесия, но к моменту вынесения приговора заболели душевной болезнью. К этим лицам могут быть применяемы лишь меры социальной защиты медицинского характера» (Уголовный кодекс с изменениями на 1 октября 1934 г. ОГИЗ, 1934). Следующий пункт тех же общих начал определяет возрастные рамки лиц, подвергаемых наказанию, т. е. тот самый пункт о несовершеннолетних, который должен был автоматически освободить Платона от наказания наравне с лицами, не достигшими определенного возраста.

До 1935 г. комиссии по делам несовершеннолетних помещали подростков от 14 до 16 лет в трудовые дома. Но в 1935 г. комиссии упразднили и несовершеннолетних поделили на малолетних и подростков с 14 до 16 лет, поэтому на Платона чиновники НКВД не смотрели как на ребенка и могли обращаться с ним пусть и не со всей строгостью, но с применением известных мер для получения нужных для следствия результатов.

{221} Л. И. Тимофееву.

27 июля 1938 г. Москва.

Уважаемый товарищ Тимофеев! Изд[ательст]во мне прислало Ваше письмо от.

25/VII[673]. Первые три вопроса, т. е. три пункта В[ашего] письма не имеют того значения, чтобы отвечать на них длинно и подробно. Т. е.: 1) Биографией Н. Островского книжку можно дополнить; 2) Редакторов книжки можно указать (рекомендую Мих. Ал. Лифшица[674] или.

Вл. Б. Александрова