«…Я прожил жизнь» - [68]

{216} М. А. и П. А. Платоновым.

27 февраля 1937 г. Великий Новгород.

Новгород, вечер 27/II, Дом крест[ьянина]. Милая Муся и дорогой Тотик!

Я пишу вам уже третье письмо. Послал недавно телеграмму[658], жду ответа от тебя[659]. Свет здесь горит так тускло, что трудно писать.

Спрашивал себе писем и телеграмм до востребования: конечно, ничего нет. Ты и товарищи только обещали мне писать, но писать, очевидно, не будете. Я ведь давал еще в Москве свой адрес на Новгород до востребования.

Следующий мой адрес: Вышний Волочек (кажется, Калининской обл.), почтамт, до востребования – мне.

Но писать надо туда сразу, а то письмо твое может там меня не захватить. Мне трудно рассчитать время вперед, где и когда я буду. Это зависит от метелей, морозов, состояния лошадей, наличия кормов для них и пр[очего]. Больше писать не буду, пока сам не получу вестей от тебя.

Трое суток мы ехали в метелях, четвертые – в морозе, – неизвестно, что лучше. Поездка нелегка. Теперь предстоит взять самый трудный участок Новгород – Тверь (400–500 км), а с Твери будет уже «видна» Москва и ты с Тошкой.

Из Новгорода выезжаю 1/III утром. Лошади сильно притомились, даем им отдых – две ночи и день. Особенно сдает Зорька, Сончик еще тянет. Устали немножко и мы с ямщиком (он как ямщик и человек – среднего качества). Понемногу сдают с тела все четыре члена «экспедиции» (2 чел[овека] + 2 лош[ади]). Вчера стали на ночёвку рано, часа в 3 дня, из-за метели («глушь и снег навстречу мне»[660]) – в избушке маленького колхоза. Там сидит семейство и плетет лапти. Вижу много хорошего народу[661]. Приеду – расскажу.

Много мешает моему здоровью какое-то тяжелое, необоснованное предчувствие, ожидание чего-то худого, что может случиться с тобою и Тошкой в Москве.

Целую дорогую жену и большого сына. Ваш друг, муж и отец Андрей.

[Приписка на левом поле листа] Колхоз, где я ночевал пр[ошлую] ночь, назыв[ается] «Любино Поле»[662]. Хорошее название.

Печатается по первой публикации: Архив. С. 533. Публикация Н. Корниенко.

{217} В редакцию журнала «Литературный критик».

28 февраля 1937 г. Великий Новгород.

Просьба перевести телеграфом [в] Валдай тысячу[663]. Платонов.

Печатается по: РГАЛИ, ф. 614, оп. 1, ед. хр. 10, л. 178. Телеграмма.

{218} В Государственную заводскую конюшню «Лужская».

Апрель 1937 г. Москва.

1) Соглашение, заключенное между ГЗК[664] и мною, почти сплошь состоит из пунктов, обязывающих к разным расходам лишь меня, но не обязывающих ГЗК, несмотря на то что при заключении соглашения присутствовал один из специалистов НКЗ СССР, командированный для консультации из Москвы и хорошо осведомленный о цели моей поездки. И несмотря на это, т. е. на присутствие консультанта и наличие специалистов-конников на самой ГЗК, мне, несведущему человеку, ставят в столь большую и трудную поездку совершенно непригодную лошадь (Зорьку), которая вовлекла меня в большие ненужные расходы (прокормление, обслуживание – вплоть до лечения, ж. д. транспорт и пр[очее]). Я же заключал соглашение в расчете на особых лошадей и нес в дороге расходы и заботы о лошадях, не считаясь ни с чем, лишь бы сохранить лошадей здоровыми. Достаточно сказать, что за 19–20 дней пути лошади съели одного овса 350 кг, т. е. гораздо более той нормы, которая мне предписана договором. Во всех остальных отношениях лошади были также в наилучших условиях – насколько это от меня зависело, конечно. Поэтому не формально, а по существу я бы должен вовсе не платить аренду за Зорьку, а заплатить за одного Сончика[665] действительно ценную и пригодную для такой дальней поездки лошадь. То есть уплатить по 50 р[ублей] в сутки вместо ста, – 1350 р[ублей] вместо 2700 р[ублей] (ведь и при этих условиях я несу очень серьезные, хотя и бесполезные для меня, расходы по содержанию Зорьки, обслуживая ее, ж. д. транспорт и пр.). Возможно, что Зорька ценная лошадь как производительница, но ведь я ее арендовал не для производства потомства, а для тяги. Однако я считаю, что и специалисты (в данном случае ГЗК) изредка могут ошибаться. Поэтому арендную плату за Зорьку разделим пополам (1350: 2 = 675 р[ублей]), а из этой половины я [бы] взял на себя несколько больше, именно 700 р. Следовательно, с меня причитается:

2847 р[ублей] 55 к[опеек] – 650 р[ублей] =.

2197 р[ублей] 55 к[опеек]. Две тысячи я уплатил, остается.

197 р[ублей] 55 к[опеек].

2) Лошади были задержаны отправкой из Москвы (со двора дома, где я живу) в Московскую ГЗК, где они.

2 должны грузиться в поданный вагон, на 1–1 1/ суток. Это случилось потому, что кучер Д. Д. Яковлев запил и был в невменяемом состоянии. Естественно, в этом состоянии я не мог отпустить его проехать через всю Москву (ГЗК далеко за городом), т[ак] к[ак] боялся за лошадей, а формальная расписка его, что он, Яковлев, лошадей принимает на свою ответственность мне была не нужна. Разве он мог фактически за что отвечать? Я вынужден был ожидать, пока Яковлев придет в нормальное состояние. Свидетелем его поведения был служащий Московской конюшни, который был вызван мною для сопровождения Яковлева на погрузку. Больше того, я вынужден был нанять на сутки специального человека (дворника-крестьянина), чтобы ухаживал за лошадьми, т. е. кормил их, поил, пока Яковлев не опомнится. Это навлекло на меня снова лишние расходы – арендную плату за лошадей, их содержание, обслуживание и пр. Ясно, что эти расходы, превысившие, конечно, 197 р[ублей], были понесены мною по вине вашего агента и я их принять на себя не могу.