Я пел прошлой ночью для монстра - [2]

Ну ладно, может они и не все такие, может по части «не все дома» я кого-то из здешних и переплюнул, но как говорит Адам: «Это не соперничество, Зак». Знаете, здесь собрались все, кого потрепала жизнь. При мысли об этом мне то печально, то дурно. Почему? Да потому что смотрите: вот станет нам всем лучше или мы сделаем вид, что нам стало лучше, и куда мы отправимся после этого? Что будем делать с нашей вновь обретенной способностью здраво мыслить? Вернемся в мир, который прожевал нас и выплюнул? Не особо радужная перспектива.

Если бы только мне не досталось «печальное» сердце…

Кто-то думает, что это классно — иметь психотерапевта. Не я. Меня это ни капли не радует.

Может, мне кто-нибудь подарит собаку?

2

Мне снится сон. Я в пустыне со своими друзьями — Глорией и Антонио. Перед нами океан. Настоящий океан в центре пустыни. Он настолько фантастически красив, что мне хочется с разбегу прыгнуть в воду. Я не делаю этого лишь потому, что не умею плавать. Хотя почему бы этого и не сделать? Я, конечно, утону, но это такой прекрасный способ умереть.

Боже, тут все настолько изумительно и совершенно — пустыня, небеса, океан.

Длинные черные волосы Глории развеваются на легком ветру. Она курит травку, сидя на песке, прекрасная как сама природа — как небо над головой, чистейшая вода океана и песок под нашими телами. Она смеется от счастья. Она так счастлива, что это разбивает мне сердце. И Антонио со своими зелеными глазами, буквально поглощающими все вокруг, так же прекрасен как она. Он вводит себе наркотик. И так же счастлив, как и Глория. Очень счастлив.

А я сижу с бутылкой Джека Дэниэлса и не знаю, счастлив я или нет. Может и счастлив, потому что любуюсь друзьями.

— Откуда ты Зак? — спрашивает вдруг Глория.

И я отвечаю:

— Не знаю.

— Где ты живешь? — спрашивает меня Антонио.

И я отвечаю:

— Нигде.

Они переглядываются и начинают говорить по-испански. И мне ужасно жаль, что я их не понимаю, потому что мне кажется, что они говорят друг другу прекрасные вещи. Они словно одно целое, словно принадлежат друг другу, а я никому не принадлежу. Меня охватывает печаль и я плачу. Смотрю на Глорию и Антонио и глотаю слезы. Они счастливы и прекрасны. Прекрасны как небеса, пустыня и океан. И они разговаривают. А я? Далеко не прекрасен. Не могу с ними говорить. И ничего не понимаю.

Тут я вижу нас со стороны — счастливый Антонио, счастливая Глория и печальный я.

Я пью, и пью, и пью. И мне больше не больно.

3

У меня был план. Я придумал его еще в первом классе — учиться только на отлично, чтобы потом получить стипендию и поступить в Стэнфорд или Гарвард, или Принстон, или Джорджтаун, или любой другой всеми известный университет, где все студенты блещут умом. И очень счастливы. И полны жизни.

Что-то, черт подери, пошло не по плану.

Видел бы меня сейчас мистер Гарсия. Он был классным парнем. Молодым, умным и искренним. По мне, так большинство людей — лицемеры. А чего еще ожидать? Мы все лицемеры, живущие в мире, который нас дурит. Так мне кажется.

Мистер Гарсия же каким-то образом избежал ужасного звания лицемера. У него прикольная бородка клинышком, черные глаза и иссиня-черные волосы. Он носит кроссовки, джинсы, спортивную куртку и всегда слегка помятые белые футболки. И он мне действительно очень нравится. Ни у кого еще я не видел настолько открытого и дружелюбного лица. У него такой чистый, мягкий голос, что все заслушиваются им. «К словам нужно относиться уважительно», — сказал он как-то. Он часто выдавал странные и занимательные вещи. Он заучивал поэмы наизусть и с выражением зачитывал их нам, говоря при этом всем своим телом — не только ртом, но и сердцем, руками, ногами — всем телом. Мне хотелось, когда я вырасту, стать таким, как он, хоть я и понимал, что это довольно глупо, так как подобные желания никогда не сбываются.

Однажды он подписал под моим сочинением: «Зак, это замечательная работа. Иногда ты потрясаешь меня до глубины души. Я хотел бы поговорить с тобой после уроков. Сможешь ко мне заглянуть?» Так что после уроков я направил стопы в его кабинет. Когда я вошел, он мерил шагами класс, держа в руке книгу — наверняка заучивал новую поэму. Он улыбнулся, словно радуясь встрече со мной, и я сразу разнервничался.

— Садись, — указал он на свой стол.

— Сюда? — удивился я.

Он кивнул.

— Да. Удобное место, как думаешь, Зак?

Я и уселся за его стол, как какой-нибудь учитель.

— Ну и как тебе?

— Нормально. Странновато, но ничего так.

— Может быть, ты когда-нибудь захочешь сидеть на этом месте. Учить детей поэзии и прозе. Зачитывать им поэмы и романы. Как тебе такая мысль? — улыбнулся он.

Он часто улыбался, мне от этого даже изредка становилось не по себе — слишком непривычно видеть такого улыбчивого человека. Особенно взрослого. А мистер Гарсия, несмотря на молодость, все-таки был уже взрослым.

Довольно странно видеть такого человека. Жизнь — дерьмо. Он что, не в курсе? Может этот парень — ошибка природы? Слушайте, ну не имеет права мужик быть настолько простодушным. А он вдруг ни с того ни с сего говорит, взглянув на меня:

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты выдающийся ребенок, Зак?