Я невинность потерял в борделе - [36]

Огарок сальный озарял:

В постеле бздела Акулина

И ебарь наш во сне рыгал.

Кончено 29 октября 1852 года

СВАДЬБА ПОЭТА

Сиял уже свечами храм.

На клиросе блеяли.

Венчался с блядью гнусный хам,

Хлыщи венцы держали.

Противу двери от двора

Стояли пред амвоном

Четы позорной шафера:

Ярыжкин наш с Платоном.

Давно уж вам знаком майор,

Платон же величавый —

Брат Кукольнику, сущий вор,

Не малое укравый.

И книжников был целый клир

При бракосочетаньи;

И тот, кто днесь убог и сир,

Присущ был в сем собраньи.

О Жернаков! речь о тебе!

Блеснул ты метеором

И, смело вверяся судьбе,

Сначала не был вором.

Ты не был жертвою заклан

В те дни еще Фаддеем,

Не вовсе пуст был твой карман

И слыл ты грамотеем.

И ты весь в бархате, в бобрах,

О Ольхин! был во храме.

Служил ты прежде в сторожах,

Женился вдруг на даме,

Открыл богатый магазин,

И зажил припевая,

Прохлад и нег роскошный сын,

Невзгод не ожидая.

Но днесь, увы, объявлен ты,

Друг, злоственным банкротом.

И не спасен от нищеты

Булгарина оплотом.

И ты, на эскимосский лад

Французский прощелыга,

Плюшардий! был бы уж богат,

Да погубила книга.

В ее ль семнадцати томах

Лежат твои приходы?

Не в двадцати ль борделях, ах!

Их прожил ты в те годы?

И он, и он был в их строю,

Лисенков оный смелый,

Кто пал с Булгариным в бою

На щит осиротелый.

Меж них и твой тюрбан блистал,

Кондратьевна Жанета,

Кого наш век лишь сводней знал,

Но блядью — древни лета.

Твоей бордели наш поэт

Амалией обязан

И к алтарю ее ведет,

Навеки с нею связан.

И ты, Вернет, там предстоял

И видел все в тумане,

Как будто ты предузнавал

Судьбу свою заране.

Но чья седая голова

Виднеется во мраке?

Кто движется в толпе едва

В мундирном новом фраке?

Как лучезарная звезда,

Ланит румянец яркий, —

Чело, как бритая <пизда>

Дряхлеющей татарки,

Все, все вещает в нем гостям:

Грядет во храм вельможа!

И шлет поклон по сторонам

Предательская рожа.

Се тот, кто сочетать решил

Видока с Совестдралом

И бездну мерзостей успел

Вместить в сем теле малом.

Се ты, любимцем русских муз,

Булгарин необъятный,

Пришел благословить союз

Четы сей благодатной!

Почетной стражи целый строй

Явился за Видоком, [Фаддеем]

То тли был необъятный рой,

Назвать ее посмеем:

Алеша Греч, меньшой из чад

Гнезда пчелы поганой.

И телом, и душою гад

Вонючий и засраный.

И мелкий червь из-под Москвы

Межевич — цвет собранья —

С задором, но без головы,

Пустившийся в писанье.

Другие… но пора давно

Вернуться нам к герою.

Мы в сорта высшего говно

Должны ступить ногою.

И вот уж начался обряд.

Терзаемый изжогой,

Бросает Нестор гордый взгляд

На лик Жанеты строгий.

Невеста чуть жива стоит,

Упреков ожидая:

Увы! теперь ей предстоит

Обязанность иная.

Теперь, вступая в высший свет,

Супруге Бригадира,

Ей посетить уж льготы нет

Приют любви и мира,

Где сладко жизнь вела она

В кругу блядей здоровых

И, вечной кротости полна,

Е<бла>сь за пять целковых.

И вот похабная чета

Меняется перстнями,

И се — священные уста

Разверзлися словами:

«Раб Божий Нестор обручен,

Обручена Амалья!»

И забасил «аминь!» не в тон

Ярыжкин наш каналья.

Вокруг налоя молодых

Ведут рука с рукою,

И вдруг разнесся сзади их

Какой-то смрад струею.

Бежит церковный с тряпкой страж —

И вдруг узрели что же?

Произвести такой пассаж:

Ни на что не похоже!

Ярыжкин, выпуча глаза,

В неслыханной натуге,

Как будто получив туза,

Блевал на шлейф супруги.

Но все счастливо обошлось,

Страж вытер все тряпицей,

И поздравленье началось

Сей притчи во языцех.

Тогда почетный гость Фаддей

Ступил на середину

Благословить своих детей:

Они согнули спину,

А он над ними длань простер,

Как патриарх маститый,

И, чмокнув их, пошел на двор

С своей достойной свитой.

Теперь перенесемся в дом

Близ церкви Вознесенья,

Где страшный поднялся содом

Во славу обрученья.

И загремел венчальный пир

С приправой жирных брашен:

Но брюху русскому сей жир

Отраден, а не страшен.

Портвейн от Фохтса заиграл

Вслед русской кулебяки,

Хозяин пьяный закричал:

«Долой штаны и фраки!»

Развеселил собою Брант

Своих собратий мрачных.

Элькан пропел хвалебный кант

Во славу новобрачных.

В углу возник горячий спор

Меж пьяными гостями,

И поселился вдруг раздор

Меж сими господами.

Ругнул нечаянно Вернет

Жандармов благородных

И закричал, что в мире нет

При них идей свободных.

Ярыжкин крикнул: «Не болтай,

Ты их узнаешь силу!» —

И как-то дернул невзначай

Смирновского по рылу.

Смирновский громко возопил

И, яростью пылая,

Хватил майора со всех сил.

Куда и сам не зная.

Майор схватился за м<уде>

И дал туза кому-то.

И драка вдруг пошла везде

В единую минуту.

И все слилось в какой-то сброд

Каких-то харь разбитых,

Расквашенных носов, бород

И фонарей подбитых.

К скандалам не привыкнув сим,

Кондратьевна Жанета

Кричала с ужасом тупым:

«Где, где моя карета?»

И невзирая ни на что,

Хоть драка унялася,

Она сыскала свой пальто

И тотчас уплелася.

Когда волненье унялось,

Тот тер виски и ляжки,

Другой примачивал свой нос,

Иной чинил подтяжки.

И вот настало наконец

Священное мгновенье,

Когда Гимена новый жрец

Изыдет на служенье.

На брачной комнаты порог

Ступили молодые

И преклонилися до ног

Перед Фаддея выей.

Но, выпив с лишком полведра,

Не мог жених подняться —

И на полу он, как гора,

Был принужден остаться.

Майор позвал скорей людей,

И Нестора подняли,

С трудом сташили до дверей

И на постель расклали.

Меж тем Амалия вошла

В дезабилье красивом,