Знаете, я как-то со всем этим смирился. С тем, что у меня не было лета. Ну, такого, как у моих одноклассников. С морскими и океанскими пляжами, с туристическими походами и поездками. Даже на обидную кличку "крестьянин" из случайно подслушанного разговора девчонок мне было, по большому счету, наплевать. А куда деваться? Кстати, на образ "крестьянина" работала и внушительная коллекция шрамов по всему телу. У "городских" таких не бывает, а вот если обращаться с фуганком, молотком, пилой и топором учишься, образно говоря, на собственных пальцах… Ну, а как? "Для самых тупых объясняю на пальцах," — сказал дровосек.
Хотелось ли мне, чтобы это "лето сурка" закончилось? Очень. И оно все-таки закончилось.
Бабушка всегда, словно заранее, знала, когда отец привезет меня "на побывку". А тут: дым из трубы не идет, не слышно тарахтения "дырчика", да и бабушки на веранде не видно…
В город мы вернулись в тот же день. Еще в дороге отец созвонился со своими знакомыми, и бабушку положили в лучшее кардиологическое отделение лучшей больницы.
В кои то веки я на лето остался в городе. И отец, в кои то веки, отказался от экспедиции. Бабушку навещали по очереди. Таскали какие-то "витаминные наборы" и специальные лекарства, читали ей вслух ее любимые книги… А в начале августа я подслушал разговор отца со знакомым врачом:
— Там не только сердце, Саня. Я бы даже сказал — не столько…
В тот раз мы с отцом почему-то пришли вдвоем. В последний, как оказалось, раз.
— Александр, — бабушка называла своего зятя только полным именем, впрочем, меня, внука, тоже. — Обещай, что расскажешь Алексею. Я знаю, тебе это никогда не нравилось, но обещай…
— Когда придет время, — через силу дал согласие отец. (На что? О чем рассказать?)
— Время всегда приходит, — улыбнулась бабушка, — Алексей, нагнись, дай я тебя поцелую.
На кладбище мы с отцом тоже были только вдвоем. Ну, не считая деловитых мужичков из агентства ритуальных услуг и как бы смотрящего от кладбищенских сторожей.
Похоронили бабушку, как она и просила, рядом с дочерью. Место было. Наверное, папа для себя оставлял.
На свеженасыпанный холмик сторож, разогнав ритуальщиков, принялся собственноручно устанавливать табличку с заламинированной фотографией бабушки.
— Может быть, пока какой-нибудь памятник попроще поставить? Временно, — видимо, папе не понравилась "просто табличка".
— Земле успокоиться надо, — отказал в просьбе сторож, — Временно, отец, только пломбы ставят.
Осень-зима-весна прошли в обычных делах и заботах. Я учился, сдавал ЕГЭ, бегал по вечерам и выходным подрабатывать якобы сисадмином в компьютерный игровой клуб. Отец работал, преподавал на горном факультете универа и составлял наполеоновские планы на грядущую летнюю экспедицию. В общем, суета сует всяческая.
Однако, успешно сдав экзамены в универ, (и нет, не на горный факультет, а на радиотехнический, прости, папа) я словно в стену уперся. Или замер над пропастью, ага. В ожидании листочка со списком поступивших и моей там фамилией. И ждать надо было почти две недели. Две. Недели. Ждать. Они издеваются?
Перебрав немногочисленные варианты того, на что угробить время, я выбрал самый странный, и на следующий же день с рюкзаком за спиной шагал на автостанцию.
Сам. По собственному желанию я ехал в бабушкину деревню! Самому смешно.
Но побродил по участку, повыдергивал по старой памяти обнаглевшие сорняки, кое-что подправил в доме и сарайке, и… И решил навестить тетю Лизу.
Так получилось, что когда мы устраивали в деревне нечто вроде поминок, тети Лизы на них не было.
— Дорогу развезло — не проехать, — отговорился отец.
— А лесом?
— А лесом я ни разу не ходил, да и ты сам-то уверен, что не заблудишься? И вообще, мне к вечеру надо быть в городе. К Елизавете Петровне я потом заеду.
Не знаю, сдержал отец слово или нет, впрочем, это уже не важно. Я-то ведь так ее и не навестил.
Смутно узнаваемая узкая и кривая тропинка то пропадала под рыжим слоем опавшей хвои, то ныряла под непонятно откуда взявшиеся буреломы, и стоило огромного труда вновь отыскать ее. Мягкое августовское солнце, этак по-левитански, пронзало сосновый лес. Запах нагретой смолы чуть кружил голову, которой я вдобавок вертел из стороны в сторону, потакая детским страхам. "Эй, Леха! — обратился, наконец, я сам к себе, — Тут видимость метров на сто или двести — ни один клещ незамеченным не подберется, не говоря уж о волках!"
Увидев меня, Тетя Лиза, кажется, даже испугалась:
— Лешенька? Это ты? Один?
— Один. Отец в экспедиции, как всегда. Здравствуйте, Тетя Лиза.
Звуки моего голоса, даже не смысл моих слов, а сами звуки внезапно успокоили старушку. Она даже присела на крыльцо. Теперь уже я испугался.
— С вами все в порядке?
— Все хорошо, Лешенька. Сейчас в дом пойдем… Жарко что-то. Уф! Жаль, что Сашенька не с тобой — давненько его не видела.
Тетя Лиза еще что-то говорила про то, как ей хочется повидаться с моим отцом, но мне почему-то подумалось, что, спрашивая "один ли я?", она не его имела в виду.
— Уф! Пошли в дом, я самовар поставлю, — Я протянул руку, помогая подняться. — Ух, какой ты сильный стал! Тебе же двадцати-то нет?
