«Я, может быть, очень был бы рад умереть» - [62]

– Кажется, даже я не верю.

– И я, как это вообще возможно. Он так и не очнулся от своего последнего сна.

Запомни одно: фиглярские смерти всегда наследственные. Сейчас муниципалитет проводит ремонтные работы, роют канавы, которые выглядят как траншеи Первой мировой войны, до мемориального музея поэта Режиу, там, справа. Большие изменения, не сомневайся, стряхни пыль с ботинок и иди по этому пути.

В тысяча девятьсот пятьдесят каком-то году газетный обозреватель С. Жуниор опубликовал серию сатирических сообщений об инцидентах, которые могли произойти здесь 50 лет назад (получается, более ста лет назад для нас). Он озаглавил их «Воспоминания Пустобреха», наглого и пьяного персонажа, который рассказал газете среди бесконечной околесицы о местных жителях, о том «празднике конца света» в честь прохода кометы Галлея. Некоторые идиоты влезли в долги, просадив все деньги на вино, закуски и даже на фейерверк, потому что не рассчитывали, что наутро следующего дня придётся платить.

Дед Пустобреха рассказал ему, что на 50 лет раньше всё было так же как и тогда. Старик был готов поспорить, что через 50 лет всё будет точно так же, что-то из этого его внук подтвердил своим собственным опытом. Однако прошло более 50 лет с тех пор, как С. Жуниор опубликовал воспоминания Пустобреха и, по моему мнению, всё повторяется в точности, если не в точности…, ай, чёрт, подвернул ногу из-за этой фигни.

Это – канавы от работ, финансируемых европейскими фондами, новые траншеи Войны за развитие. Хорошая попытка, но мышление людей, друг мой, перестроить труднее, чем исторический центр города.

Заметь: это явление обратное опустыниванию, иногородние студенты – это часть плана как сделать больше детей и затем убедить их здесь остаться и создавать рабочие места, не надо видеть только плохое, Штырь, и не говори за других, никто не зафрахтовал твои суждения. Ты говоришь, как самоуверенный иностранец.

Ok. Поэт Режиу, когда пришёл в город – а он был с севера, где такие вещи почти не происходят – ждал две, может быть, три недели, прежде чем начать говорить о самоубийстве.

Думать о том, чтобы лишить себя жизни. Говорить о самоубийстве.

Думать о том, чтобы лишить себя жизни.

Он очень хорошо вписался в свою новую среду обитания.

На мой взгляд, он уже написал своё лучшее стихотворение «Чёрная песня», которое обычно читают в шутливом тоне резким голосом:

Я не знаю, куда я иду,

Не знаю, зачем я иду

– Я знаю, что туда не дойду!

в захватывающем финале, где говорится об отказе человека быть похожим на всех остальных, быть таким же как те, кто зовёт его «туда!», на тех, в жилах которых течёт старая кровь их предков. Поэт хочет следовать своим путём, проникать в девственные леса, он любит горные потоки и пустыни, и чувствует пену, и кровь, и пение на губах, это – поэзия в её самой острой форме, это заставляет хотеть прыгать через овраги.

Но среди стольких стихов, пьес и эссе, ему удавалось, как мне кажется, сочинять разнообразную дребедень, вирши, где появлялись арлекины, архангелы и менестрели, хорошая тема, какой бы она ни была, а также эротический бред без практического содержания и предсказуемое религиозное ханжество холостяка, всегда отвлекающее Бога от его занятий

Ты, нет! Ты не можешь оставить меня

Без Тебя и ни с чем на свете!

Для чего весь этот тревожный набат?

Но как Ты смеешь оставить меня

Ведь мы в неразрывном дуэте!

Всё это не совсем моя тема, я, к тому же, не большой специалист по рифмам, как ты знаешь.

Я знаю, что он исповедовал идеи Пятой Империи, предполагаемого возвращения величия Португалии, оказывается, он написал пьесу о короле Себастьяне и коллективном самоубийстве своего народа. «Каждый погибнет с Вами», предупреждают они юного короля перед битвой при Эль-Ксарь-эль-Кибире, но половину из этого люди не понимают, да и не хотят понимать.

Нам больше по душе пивная крепость, чем Королевская крепость. Первая крепость опрокидывается быстрее, – будем!

Поэт Режиу стал здесь преподавателем в лицее и пребывал в глубоко подавленном состоянии не из-за того, что так получилось, а из-за того, что не так не получилось, ни есть, ни будет, и подумывал убить себя.

В городе, в котором он когда-то страдал от того, о чём мне будет стыдно кому-то рассказывать.

Но с годами он привык, и те, кто знал его и его строгий, язвительный характер, утверждали, что он не хотел жить в другом месте и даже ненавидел большие города.

Основой этих изменений стал дом.

Его представление об уютном жилище свелось к внушительному особняку, который можно было бы наполнить распятиями. Он нашёл его, снял и расположил в нём распятия. Старый пансион из толстого камня, обращённый к кладбищу, стоящий вплотную к вонючим конюшням Национальной гвардии. По субботам и воскресеньям он выезжал с шофёром и колесил по полям, от фермы к ферме, от горы к горе, кажущиеся синими на издалека, убеждая, как он говорил, старикашек продать ему религиозные побрякушки за две копейки. Он спас много художественно-религиозных сокровищ от сожжения в крестьянской печи зимой.

Солнце на окнах, темнота в углах. Дом грубый и красивый, как он любил, словно бы сделанный специально, чтобы жить в нём.