«Я, может быть, очень был бы рад умереть» - [60]

Было сказано, что автомобиль летел, врезался в дерево почти в двух метров от земли, и спидометр показывал 190, когда остановился. В машине были четыре студента, я знал их всех, все погибли.

Епископ проводил похороны, где произнёс ещё одну из своих несчастных тирад. В Соборе, пухнущем от налитых слезами глаз, он изрёк следующее:

– Возможно, вы удивлены присутствием вашего Епископа, который нечасто сопровождает обряд похорон. Действительно, не рядовой случай привёл Епископа провести in presentia[32]такого рода церемонию, но масштаб трагедии, пришедшей на нашу землю, когда молодых людей в расцвете лет Господь призывает к себе в бесконечность… и т. д.

Не знаю, была ли речь написана. Но я должен признаться: именно на тех проклятых похоронах я и стал презирать Епископа.

На выходе из Собора, когда я помогал нести один из гробов, мой гнев против Епископа усилился. Мы прошли мимо окна мануэлино, на колокольне зазвенели колокола, мы несли четыре тяжёлых гроба на кладбище, улица пахла тремя тысячами человек в трауре, молодой плотью и лакированной древесиной, внутри этого гроба лежал парень, которого я понял в субботу на Карнавале. А этот придурок Епископ говорит, что самое важное – это его присутствие на похоронах четырёх мальчишек, и это в присутствии их родителей, братьев и сестёр, невест, бывших подруг и друзей погибших.

Тео утверждает, что четыре – это идеальное число, что все самые грандиозные музыкальные произведения, самые сбалансированные, гармоничные и захватывающие – это квартеты, квартеты Бетховена, например, первая скрипка, вторая скрипка, альт и виолончель. Лучший такт 2/4. Сколько было «Битлз»? Четыре. Великая живопись продолжает брать за основу «картину» —, квадратную или прямоугольную, четырёхстороннюю рамку. Фотографии тоже, киноэкран тоже самое, Тео мог всю ночь трепаться на тему квадрата.

Три, наоборот – это отсутствие равновесия. Никто не любит сидеть на трёхногом стуле. Три – это число, соответствующее магии, ревности, всему комплексу мелочных чувств и противоречивых фактов, как, например, Святая Троица. Когда она приходит в конце недели.

Когда ты пришёл в конце недели, я спросил:

– Есть что-то, о чём я мог бы спросить тебя, а ты не захотел бы ответить?

– … да.

В эту ночь номер три уже был с нами. А потом, когда ты стал описывать, что неожиданно с тобой произошло, что застало тебя врасплох, ты весело поднял нос и сказал, что на курсе есть застенчивый, неуклюжий студент. Разве ты не видел, что ты делал здесь, что все данные и информация, которую ты дал по этому типу банальна, как крючки, рвущие его на части? На самом деле, даже если бы ты только сказал

– я встретил парня в Лиссабоне, который носит брюки, этого уже было бы вполне достаточно, это было бы даже слишком, немыслимая передозировка знанием, а на деле – совершенно отвратительное оскорбление.

Ты уже общаешься со мной как с другом, просто другом твоих худосочных ног, каштановых глаз, сладких маленьких кривых зубов. Мы узнали, что теперь нас трое, и что скоро нас будет только двое там, в Лиссабоне, и что тот, кто останется снаружи, будет называться я.

Не нужно никого обвинять. Возможно, иметь родителей, которые любят друг друга с первого свидания не очень здорово, это приводит к раздутым ожиданиям и даже создаёт обманчивые.

Тео предлагает мне расслабиться под музыкальные шедевры – квартеты. Но я уже давно не слушаю музыку. И не собираюсь сейчас слушать весёлую музыку. А грустную не могу, ясно, что не могу, будет только хуже, это бы подняло мои децибелы и заставило меня снова размышлять.

Может ли четыре быть идеальным числом для гармоничного исчезновения?

Чуть позже я включил радио, чтобы проснуться от страхов, но новости моей фантазии только начинались:

УТРЕННИЕ НОВОСТИ

Террорист-смертник и три автомобиля со взрывчаткой взорвались сегодня утром в Багдаде. В результате 24 человека погибли, 114 серьёзно ранены и 504 отделались лёгкими ранениями в 2114 ДТП это последний трагический эпизод карнавальной операции Дорожного патруля Национальной гвардии на португальских дорогах.

Я поговорил с Зэкой обо всём этом, и он рассказал мне то, чего я не знал о четырёх погибших парнях, особенно о водителе:

– Его глазные яблоки выпрыгнули из глазниц. Он стал размером с чемоданчик, – сказал он, – раздвинув немного руки.

Я признался, что больше всего меня огорчила кража.

– Какая кража?

– Первые, кто прибыл на место, не пытались им помочь. Двое ещё были живы, но какие-то типы забрали у них бумажники и скрылись.

Зэка кричал, что земля, на которой всё это произошло, а также сукины дети, мать вашу, должны быть прокляты навсегда. Тем не менее, он вспомнил сон, который ему всё время снился, сон наяву.

– Всякий раз, когда я еду в Лиссабон и вижу приземляющийся над домами самолёт, я представляю, как падает один американский самолёт и я бегу туда стрелять бумажники, 200 или 300 долларов с каждого, по крайней мере.

– Тебе ни капельки не стыдно.

– Меня не заботит, что жертвы – янки.

Когда Зэка был подростком и жил в столице, у него был друг, которому снилось землетрясение. У него были уже заготовлены пакеты, чтобы отправиться взламывать сейфы в центре, где расположены филиалы всех банков. Каждую неделю он проверял свои датчики и молился, чтобы земля в центральном районе Байша Помбалина вздрогнула «сейчас, сейчас…». Он надеялся, что повтор великого землетрясения 1755 года грянет раньше своего 250 юбилея; так он жил, питая эту необоснованную надежду.