Я, мой брат Лёха и мотоцикл - [15]
Ещё трамплин, ещё один — и вот он, Лёха-нахал, прямо перед носом.
«Газуй, газуй! — мысленно подбодрил я его. — Хоть выверни ручку газа наизнанку, а я тебя сейчас сделаю!»
И сделал! То есть догнал, на горку мы выскочили вместе, приземлились тоже вместе, а дальше я вырвался вперед и пошёл чесать, и пошёл…
Выскакиваю на поворот, притормаживаю, ногу в сторону… А Лёха опять впереди!
Да что же это такое? Этого же не может быть! Ведь вчера ещё… то есть позавчера он телепался у меня на хвосте и даже не мыслил обгонять. А тут вдруг…
Тут злость меня взяла по-настоящему. Тут уж я на него так рассердился, так рассердился, что и сам не знаю как. То есть не на шутку. Чтоб Лёха, маленький и глупый, и делал меня на поворотах! Да я ему…
Опять газ до упора, опять сине-белая Лёхина спина приблизилась вплотную, опять вместе взлетаем в воздух, опять я впереди, опять поворот… и… опять я сзади.
Я подъехал к маме, остановился, заглушил двигатель и, чуть не плача, сказал:
— Мам, у меня что-то с мотиком. Не тянет. Я и так, и сяк, а он ни в какую.
— Что у тебя с мотиком? — спросила мама.
— Не знаю.
— Я тоже не знаю, — сказала мама. — Вот приедет папа и посмотрит. А я в мотиках не разбираюсь.
А тут и Лёха подкатил.
— Мам, как я Юрку сделал? А? Как стоячего!
И гогочет, как придурок какой-то.
— Это потому ты меня сделал, что у меня четвёртая скорость клинит, — сказал я, повторив папины слова, сказанные им по какому-то случаю.
— Сам ты клинишь на поворотах, — засмеялся Лёха. — А на мотик сваливаешь.
Нет, вы видели когда-нибудь таких нахалов? Лично я — так первый раз в жизни. Лёха, маленький и глупый, — и такие слова!
— Да я тебе сейчас как врежу, придурок ненормальный! — закричал я. — Так три дня чесаться будешь!
— А ты догони, тогда и врежешь! — хохочет Лёха во всё горло.
— Нечего ссориться, — сказала мама. — Давайте ещё раз со старта. Должна заметить, Юра, что ты на старте засиживаешься непростительно долго, теряешь драгоценные секунды. А Алексей, между прочим, не засиживается. И на поворотах ты тормозишь больше, чем это необходимо, много теряешь времени. Алексей же повороты проходит более грамотно, скорость уменьшает в пределах необходимого.
— Всё равно я не виноват, — сказал я уже не так уверенно. — У меня скорость клинит.
И мы снова заняли место на старте в метре друг от друга.
На этот раз я старался изо всех сил и сразу же вырвался вперёд. Не так чтобы слишком, но всё-таки. Но на повороте Лёха опять меня догнал, и на трамплин мы взлетели вместе. Его при этом так кинуло вверх, что я даже испугался: он летел почти на полметра выше меня, и я очень боялся, что мы с ним столкнёмся при приземлении.
Но именно за счёт высоты Лёха и проиграл. У меня скорость тоже хорошая, но мой мотик тяжелее Лёхиного, и я тяжелее самого Лёхи, поэтому меня не так сильно подбрасывает. Я приземлился первым, дал газу — и умчался вперёд. Но Лёха не сдавался: он всё время висел у меня на хвосте, и на первом же повороте проскочил мимо, хотя я и перекрыл ему дорогу: на гонках так часто делается, и я уже вполне освоил этот приём. Но Лёха каким-то чудом умудрился проскочить, вильнув на полной скорости, срезав угол у меня под самым носом, и вообще… я даже не понимаю, как это ему удалось.
Когда мы откатались и стали переодеваться, мама сказала:
— А тебе не кажется, Юра, что наш Алексей как-то незаметно вырос за эти два последних месяца?
— Как же это он вырос? — удивился я и, взяв Лёху за плечи, поставил рядом с собой: Лёха был, как и прежде, почти на голову ниже меня. — Ничего он не вырос.
— Я не об этом росте говорю, — возразила мама. — Не о том росте, который измеряется в сантиметрах. Я говорю о его умении управлять мотиком. Или, если ты считаешь, что он не вырос в этом смысле, то надо тогда признать, что именно ты остановился в своём росте. Или даже сбавил. Хотя, если верить секундомеру, вы сегодня трассу проходили на двадцать секунд быстрее обычного.
Я задумался, а Лёха обрадовался и сказал:
— А Юрка завтра станет таким маленьким, таким маленьким, что его и в траве не найдешь! — Вот что сказал этот нахал. И добавил: — Как Мальчик-с-пальчик.
Мама не обратила внимания на Лёхины глупые шутки, и сказала:
— Сегодня я впервые увидела, что вы гонялись с азартом. Это хорошо. В каждое дело надо вкладывать не только опыт и умение, но и азарт, то есть желание победить, быть первым. Тебя, Юра, это особенно касается. Ты подумай.
— Хорошо, я подумаю, — пообещал я, хотя, честно говоря, совсем не знал, как об этом надо подумать.
Глава 17
Не завидовать
Сперва я завидовал Лёхе, а теперь понимаю, что завидовать тут нечего, а надо самому учиться тому, что Лёхе дается так легко, как бы само собой.
При этом должен заметить, что Лёха — он ленивый, он даже зарядку делает кое-как. А то, что он такой смелый, что носится как сумасшедший, так это по молодости и глупости. Я в его возрасте тоже носился как угорелый… Ну, не совсем как угорелый, а вообще — носился. Теперь я понимаю, что одной смелости мало, что всё надо делать расчётливо, не надеясь на авось. И папа говорит то же самое. А он знает, что говорит. Он просто так не скажет, потому что сам гонялся в молодости.
«Начальник контрразведки «Смерш» Виктор Семенович Абакумов стоял перед Сталиным, вытянувшись и прижав к бедрам широкие рабочие руки. Трудно было понять, какое впечатление произвел на Сталина его доклад о положении в Восточной Германии, где безраздельным хозяином является маршал Жуков. Но Сталин требует от Абакумова правды и только правды, и Абакумов старается соответствовать его требованию. Это тем более легко, что Абакумов к маршалу Жукову относится без всякого к нему почтения, блеск его орденов за военные заслуги не слепят глаза генералу.
«Александр Возницын отложил в сторону кисть и устало разогнул спину. За последние годы он несколько погрузнел, когда-то густые волосы превратились в легкие белые кудельки, обрамляющие обширную лысину. Пожалуй, только руки остались прежними: широкие ладони с длинными крепкими и очень чуткими пальцами торчали из потертых рукавов вельветовой куртки и жили как бы отдельной от их хозяина жизнью, да глаза светились той же проницательностью и детским удивлением. Мастерская, завещанная ему художником Новиковым, уцелевшая в годы войны, была перепланирована и уменьшена, отдав часть площади двум комнатам для детей.
«Настенные часы пробили двенадцать раз, когда Алексей Максимович Горький закончил очередной абзац в рукописи второй части своего романа «Жизнь Клима Самгина», — теперь-то он точно знал, что это будет не просто роман, а исторический роман-эпопея…».
«Все последние дни с границы шли сообщения, одно тревожнее другого, однако командующий Белорусским особым военным округом генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов, следуя инструкциям Генштаба и наркомата обороны, всячески препятствовал любой инициативе командиров армий, корпусов и дивизий, расквартированных вблизи границы, принимать какие бы то ни было меры, направленные к приведению войск в боевую готовность. И хотя сердце щемило, и умом он понимал, что все это не к добру, более всего Павлов боялся, что любое его отступление от приказов сверху может быть расценено как провокация и желание сорвать процесс мирных отношений с Германией.
В Сталинграде третий месяц не прекращались ожесточенные бои. Защитники города под сильным нажимом противника медленно пятились к Волге. К началу ноября они занимали лишь узкую береговую линию, местами едва превышающую двести метров. Да и та была разорвана на несколько изолированных друг от друга островков…
«Молодой человек высокого роста, с весьма привлекательным, но изнеженным и даже несколько порочным лицом, стоял у ограды Летнего сада и жадно курил тонкую папироску. На нем лоснилась кожаная куртка военного покроя, зеленые — цвета лопуха — английские бриджи обтягивали ягодицы, высокие офицерские сапоги, начищенные до блеска, и фуражка с черным артиллерийским околышем, надвинутая на глаза, — все это говорило о рискованном желании выделиться из общей серой массы и готовности постоять за себя…».
За свою коротенькую жизнь Ася поглотила немало книжек, где самым несчастным ребенком был круглый сирота. И вот в голод, в разруху она осиротела сама. Ей страшно, теперь все ее могут обидеть, перехитрить… «Все очерствели потому, что бога забыли», — размышляет Ася.Ася провожает на фронт, на гражданскую войну, своего дядю — Андрея. Маленькая, в бархатном капоре, съехавшем набок, она стоит на площади возле вокзала, изнемогая от горьких дум. «Вся земля теперь неприютная, как эта площадь — замусоренная, взъерошенная, чужая» — так кажется Асе.Что же ее ожидает в новом, непонятном ей мире, какие люди займутся ее судьбой? Прежде, как помнится Асе, сирот забирали в приюты.
Тихон Петрович, преподаватель физики, был самым старым из учителей, дряхлым и отрешенным от окружающего мира. Рассказчик не только жалел, но и глубоко уважал Тихона Петровича за его научное подвижничество…Рассказ из автобиографического цикла «Чистые пруды».
Маленькие герои двух повестей известной норвежской писательницы А.-К.Вестли любознательны, умны, общительны. Книга рассказывает также о жизни их родителей - простых людей, живущих в маленьком норвежском городке, но решающих общие для всех людей на Земле проблемы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Предлагаем вашему вниманию две истории про девочку Веру и обезьянку Анфису, известного детского писателя Эдуарда Успенского.Иллюстратор Геннадий Соколов.
Введите сюда краткую аннотацию.