Я, мой брат Лёха и мотоцикл - [14]
Тут дядя милиционер отдал папе документы и сделал рукой так, будто хотел снять свою шапку — фуражкой называется. — Счастливого пути, чемпион, — сказал дядя милиционер и помахал Лёхе рукой.
— Я ещё не чемпион, — сказал Лёха, но мы уже поехали, и дядя милиционер не расслышал.
А мама сказала:
— Когда разговаривают взрослые, дети должны помалкивать. Сколько раз я тебе говорила, а ты всё своё.
— А чего он такой сердитый! — сказал Лёха. И спросил у папы: — Пап, а дядя милиционер мог нас арестовать и посадить в тюрьму?
— За что? — спросил папа.
— А просто так, — ответил глупый Лёха.
— За просто так не сажают, — сказала мама. — А будешь много болтать, то и посадят.
— И не посадят, — сказал Лёха. — Я маленький.
Глава 15
Обычная тренировка
Не так далеко от нашей дачи, где мы проводим всё лето, есть мотокроссовая трасса. Там мы тренируемся раза по два, по три в неделю. И чаще всего лишь вдвоём с Лёхой. Мы приезжаем туда вместе с мамой, надеваем свои доспехи, заводим мотики — мы уже умеем это делать сами — и встаём на старт.
Старт здесь такой же, как и везде, но на тренировках решётка не поднимается и не опускается, потому что нет дяди в жёлтой курточке.
Мама нажимает секундомер, машет рукой и кричит громко-прегромко:
— Пошё-ол!
И мы с Лёхой срываемся с места и несёмся к повороту на полном газу. Как обычно я ухожу от Лёхи вперёд, первым миную поворот под названием «бутылочное горло», то есть такой узкий, что там сбиваются все сразу, и часто происходят завалы. Тут надо или быть самым первым, или умудриться проскочить по бровке. Обычно на гонках я так и делаю.
Затем я первым же преодолеваю первый трамплин и теперь вижу Лёху лишь тогда, когда петляющая по крутому склону глубокого оврага трасса складывает свои петли так, что одни гонщики едут в одну сторону, а другие по другой петле им навстречу. Я привык быть первым в соревновании с Лёхой… Впрочем, никакого соревнования и нет и не может быть: я старше, я опытнее, у меня сильнее мотик, а Лёха всё ещё маленький и глупый.
Иногда я разрешаю Лёхе ехать впереди себя — так, для интереса. Он едет и всё время оглядывается. И старается от меня убежать. Но я его далеко не отпускаю. А потом, когда мне надоест, даю газу — и Лёха остаётся сзади. Он старается изо всех сил обогнать меня или не отстать, но у него не получается. Иногда я останавливаюсь и объясняю ему, как он должен был пройти поворот. Но Лёха такой упрямый, что просто жуть: он считает, что уже знает всё, что я говорю глупости, что дело только в том, что у меня сильнее мотик, а то бы он мне показал.
В последнее время мне всё труднее удирать от Лёхи. Я думаю, что это потому так иногда получается, что я еду-еду и вдруг задумаюсь о чём-нибудь интересном, засмотрюсь на что-нибудь, а Лёха тут как тут — и догоняет. Тогда я даю по газам и удираю от него, но не слишком далеко, а чуть-чуть, чтобы его подразнить.
И вообще, должен признаться, когда несёшься на мотике и всё мелькает, когда взлетаешь вверх на трамплине и начинает казаться, что вот-вот оторвёшься от земли и полетишь как птица, тогда в голову приходят всякие мысли. И даже стихи. Например такие:
Или другие:
Ну и другая всякая ерунда лезет в голову, потому что так здорово нестись, прыгая с горки на горку, то взлетая вверх, то падая вниз, так что захватывает дух.
А когда заканчивается тренировка, мама или папа говорят, где мы ехали не так, как надо было ехать, что надо было делать то-то и то-то, а не это и что-нибудь другое, неправильное. Но я и сам знаю, где неправильно езжу, а неправильно потому, что правильно получается не всегда.
Лёха учится, я учусь тоже. Так мы с ним тренируемся.
Глава 16
Лёха — маленький нахал
В ту среду всё как бы перевернулось. Я даже не понял, как это получилось, потому что получилось очень неожиданно.
Лёха уже со старта умудрился меня обогнать и первым проскочить «бутылочное горло». Скорее всего, это случилось потому, что я замешкался с переключением скоростей, а Лёхе скорости переключать не нужно: у него их просто нет, а у меня целых шесть штук.
«Ну, я тебе сейчас покажу, как надо ездить», — решил я, врубил третью, потом четвёртую и дал газу.
Перед трамплином скорость немного сбросил, взлетел — вот он и Лёха.
«Шалишь, не удерёшь!» — засмеялся я.
Лёха, конечно, моего смеха не услыхал. Да я и сам себя не услыхал из-за рева наших мотиков: у них же глушителей не бывает. На короткой прямой я Лёху достал, на трамплине «сделал», то есть обогнал. Вхожу в поворот — упор на ногу, переключил скорость — что такое? — мимо меня с отчаянным треском проскакивает Лёха. Я даже оглянулся, не поверив своим глазам, решив, что меня обогнал кто-то, не поймешь кто. Но сзади никого. А впереди мелькает Лёхин номер, Лёхина спина в сине-белой куртке, Лёхины серые с черным боты, Лёхин красный с белым шлем, Лёхин оранжевый с красными пятнами мотик.
«Ах так! — закричал я во всё горло. — Ну, держись!»
И бросился догонять этого нахала. Где это видано, чтобы «полтинник» обгонял «шесяпятку»? Нигде!
«Начальник контрразведки «Смерш» Виктор Семенович Абакумов стоял перед Сталиным, вытянувшись и прижав к бедрам широкие рабочие руки. Трудно было понять, какое впечатление произвел на Сталина его доклад о положении в Восточной Германии, где безраздельным хозяином является маршал Жуков. Но Сталин требует от Абакумова правды и только правды, и Абакумов старается соответствовать его требованию. Это тем более легко, что Абакумов к маршалу Жукову относится без всякого к нему почтения, блеск его орденов за военные заслуги не слепят глаза генералу.
«Александр Возницын отложил в сторону кисть и устало разогнул спину. За последние годы он несколько погрузнел, когда-то густые волосы превратились в легкие белые кудельки, обрамляющие обширную лысину. Пожалуй, только руки остались прежними: широкие ладони с длинными крепкими и очень чуткими пальцами торчали из потертых рукавов вельветовой куртки и жили как бы отдельной от их хозяина жизнью, да глаза светились той же проницательностью и детским удивлением. Мастерская, завещанная ему художником Новиковым, уцелевшая в годы войны, была перепланирована и уменьшена, отдав часть площади двум комнатам для детей.
«Настенные часы пробили двенадцать раз, когда Алексей Максимович Горький закончил очередной абзац в рукописи второй части своего романа «Жизнь Клима Самгина», — теперь-то он точно знал, что это будет не просто роман, а исторический роман-эпопея…».
«Все последние дни с границы шли сообщения, одно тревожнее другого, однако командующий Белорусским особым военным округом генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов, следуя инструкциям Генштаба и наркомата обороны, всячески препятствовал любой инициативе командиров армий, корпусов и дивизий, расквартированных вблизи границы, принимать какие бы то ни было меры, направленные к приведению войск в боевую готовность. И хотя сердце щемило, и умом он понимал, что все это не к добру, более всего Павлов боялся, что любое его отступление от приказов сверху может быть расценено как провокация и желание сорвать процесс мирных отношений с Германией.
В Сталинграде третий месяц не прекращались ожесточенные бои. Защитники города под сильным нажимом противника медленно пятились к Волге. К началу ноября они занимали лишь узкую береговую линию, местами едва превышающую двести метров. Да и та была разорвана на несколько изолированных друг от друга островков…
«Молодой человек высокого роста, с весьма привлекательным, но изнеженным и даже несколько порочным лицом, стоял у ограды Летнего сада и жадно курил тонкую папироску. На нем лоснилась кожаная куртка военного покроя, зеленые — цвета лопуха — английские бриджи обтягивали ягодицы, высокие офицерские сапоги, начищенные до блеска, и фуражка с черным артиллерийским околышем, надвинутая на глаза, — все это говорило о рискованном желании выделиться из общей серой массы и готовности постоять за себя…».
За свою коротенькую жизнь Ася поглотила немало книжек, где самым несчастным ребенком был круглый сирота. И вот в голод, в разруху она осиротела сама. Ей страшно, теперь все ее могут обидеть, перехитрить… «Все очерствели потому, что бога забыли», — размышляет Ася.Ася провожает на фронт, на гражданскую войну, своего дядю — Андрея. Маленькая, в бархатном капоре, съехавшем набок, она стоит на площади возле вокзала, изнемогая от горьких дум. «Вся земля теперь неприютная, как эта площадь — замусоренная, взъерошенная, чужая» — так кажется Асе.Что же ее ожидает в новом, непонятном ей мире, какие люди займутся ее судьбой? Прежде, как помнится Асе, сирот забирали в приюты.
Тихон Петрович, преподаватель физики, был самым старым из учителей, дряхлым и отрешенным от окружающего мира. Рассказчик не только жалел, но и глубоко уважал Тихона Петровича за его научное подвижничество…Рассказ из автобиографического цикла «Чистые пруды».
Маленькие герои двух повестей известной норвежской писательницы А.-К.Вестли любознательны, умны, общительны. Книга рассказывает также о жизни их родителей - простых людей, живущих в маленьком норвежском городке, но решающих общие для всех людей на Земле проблемы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Предлагаем вашему вниманию две истории про девочку Веру и обезьянку Анфису, известного детского писателя Эдуарда Успенского.Иллюстратор Геннадий Соколов.
Введите сюда краткую аннотацию.