Я — легионер - [31]

Узнав, что с нами Ильдико, гунны решили нас сопровождать. Это нас обрадовало: мы могли быть уверены, что никто не отважится на нас напасть. Кроме того, не надо было опасаться, что собьёмся с пути. Старшего из гуннов звали Эдеконом. На его щеках были следы глубоких порезов, делавших лицо ещё более безобразным, чем у других гуннов. Эдекон превосходно владел языком эллинов. Как я выяснил, он был участником трех посольств в Константинополь и вёл там переговоры о выдаче перебежчиков. В составе одного из посольств были эллины Онисим и Орест. Оказывается, Орест потом женился на дочери Эдекона. Эдекон рассказал мне о гуннах такое, чего раньше я не знал.

Сто, а может быть, и двести лет назад из бескрайних степей, что над страною серов, гунны двинулись на запад. Они были верхом и в войлочных шалашах, поставленных на колёса. После долгих странствований и сражений с враждебными племенами гунны оказались у Меотиды.[106] Несколько лет Меотидские болота, считавшиеся непроходимыми, сдерживали кочевников. Но однажды гуннские охотники преследовали оленя. Он привёл их на берег пролива, соединяющего Меотиду с Понтом Эвксинским.[107] Олень бросился в пролив и поплыл. Увлечённые погоней охотники, спешившись и держась за хвосты лошадей, последовали за животным. На противоположном берегу залива они увидели богатые города и невытоптанные степи. Они поспешили вернуться, чтобы сообщить соплеменникам о своём открытии. По указанному охотниками пути гунны проникли в страну, омываемую морем. Имя её Таврика.

Гунны разгромили осевших в Таврике остготов, а затем двинулись дальше на запад, к границам Римской империи. Гуннами правил царь Руа, передавший перед смертью власть племянникам Аттиле и Бледе.

О дальнейшем возвышении Аттилы и об убийстве им Бледы я уже знал, потому попросил своего собеседника объяснить мне некоторые странные обычаи гуннов. Так, оказалось, что порезы, которыми покрыто лицо Эдекона, делались ещё в детстве. Цель их не наводить страх на врагов, как я прежде считал, а отгонять злых духов.

На десятый день пути мы подошли к Данубию. Данубий — огромнейшая река. Некоторые называют её Петром. Она принимает несколько десятков притоков и по величине превосходит все другие, кроме Нила.[108]

Самым тягостным во всём путешествии было видеть, как мучается Ильдико. Из коляски часто доносились рыдания. Это немало удивляло Эдекона.

— Почему она плачет? — спрашивал он. — Может, быть, ей не по душе брак с моим повелителем?

Это предположение показалось гунну настолько невероятным, что он рассмеялся.

— Ты знаешь, — сказал он после некоторой паузы, — Гонория, сестра императора Валентиниана, послала моему владыке кольцо, предлагая ему жениться.

— Да, это мне известно, — подтвердил я. — Но Ильдико ещё так молода, что не понимает оказанной ей чести.

Конечно, я не стал объяснять гунну, что Гонория отправила Аттиле кольцо из темницы, желая любым путём вернуть себе свободу, и что сестра императора не отличалась красотой. Что же касается Ильдико, то её красота не имела себе равных. Недаром слава о ней проникла через горы и степи и достигла самого Аттилы.

Нередко Ильдико подзывала меня к себе и засыпала вопросами: «Скажи, Аполлоний, Аттила злой? Зачем я ему нужна? Он меня отпустит?»

Что утешительного я мог сообщить этому ребёнку, наивному и чистому? Объяснить, что Аттила — чудовище, каких не видывал свет? Что он пролил моря человеческой крови? Что трава не растёт, где ступило копыто его коня?

— Выслушай меня, Ильдико, — сказал я девушке. — У римлян за пять веков, кажется, был лишь один добрый император. К его имени «Тит» прибавляли «услада рода человеческого». Но Тит царствовал лишь два года, отмеченные яростью Везувия и другими страшными бедствиями. Казалось, сама природа, враждебная смертным, не вынесла зрелища их счастья и решила своим вмешательством возместить отсутствие зла в империи. К тому же доброта никогда не украшала владыку. Аттила добр к тем, кто признаёт его власть, и беспощадно жесток к недругам.

Не знаю, успокаивали ли Ильдико мои рассуждения или просто ей было приятно присутствие человека, к ней расположенного, но последние дни пути она не отпускала меня от себя. Пришлось сесть к ней в коляску. Я не только рассказывал девушке о странах и городах, в которых мне пришлось побывать, но и слушал её. Детство она провела в Герцинских лесах, одно имя которых вызывает у римлянина или эллина ужас. Для Ильдико эти леса были вовсе не страшными. С какой теплотой она говорила о деревьях-великанах, о травах и птицах! И даже лесные звери в её рассказах выглядели так, словно это были не страшные хищники с когтями и клыками, а мудрые персонажи басен Эзопа.

На двенадцатый день пути мы выехали на мощёную дорогу. Между плитами росла трава, из чего я заключил, что по ней мало ездили. Дорога была построена при императоре Александре Севере, как говорил сохранившийся милевой столб. Но на других участках этой дороги я видел милевые столбы с именами Максимина Фракийца, Филиппа Араба, Требония Галла.[109] Кажется, каждый император хотел приписать дорогу себе.

Область, по которой мы ехали, в давние времена была заселена римлянами и составляла провинцию Паинонию. С нашествием гуннов население бежало в Италию и Галлию. О прежней жизни свидетельствовали лишь развалины.