– Быстрее, Сэм, беги в мою комнату, пока мама не увидела, – заговорщицки прошептала Мелани, выкладывая расплющенную картонную коробку с цыпленком на кухонный стол. Она стояла к матери спиной, не замечая ее.
Мелани бросила на стол какой-то рулон, завернутый в бумагу, с таким видом, словно бросала кому-то перчатку. Потом вынула из картонки крылышко, и кошка, потянувшись, встала на задние лапы, нюхая воздух и с восторгом мяукая. Мелани присела, чтобы взять Саманту на руки, и в этот момент заметила мать. Девочка вскочила на ноги, ее юное лицо залила краска вины, а взгляд вернулся к тому черному рулону, что лежал рядом с цыпленком. Однако голос ее звучал ровно, с притворной невинностью.
– О, привет, мам, – произнесла она с участием и детской беззаботностью. – А я думала, ты отдыхаешь у себя в спальне.
Глаза Джини остановились на крылышке цыпленка, соблазнительно свешивающемся перед Самантой.
– Ну, разумеется, – сухо пробормотала Джини.
– Я собиралась вывести Сэм.
– Ты опять кривишь душой, Мелани.
– А ты опять говоришь книжными словами, как учитель английского языка. Ребенку тебя не понять.
У Джини упало сердце, когда она услышала интонации, к которым дочь всегда прибегала во время их ссор.
– Все ты прекрасно понимаешь. Положи крылышко на место, Мелани. Ты ведь знаешь, у нас нет сейчас лишних денег, чтобы кормить кошку тем, что мы едим сами.
Мелани подчинилась.
– Но это всего лишь маленькое крылышко. Ты же всегда раньше разрешала мне дать Сэм крылышко, когда у нас были цыплята.
– Но в то время у нас не было долга, превышающего все, что я могу заработать за два с лишним года.
– Я устала от того, что у нас вечно нет денег! – взорвалась Мелани. – Устала от твоей вечной боязни, что я никогда не смогу получить то, что есть у других ребят.
– Не смей упрекать меня! – резко оборвала ее Джини. Но тут же спохватилась, что перегнула палку. Со времени аварии она чувствовала: что-то ее постоянно терзает – и только теперь поняла, какой тяжелый груз она взваливает на ребенка. – Дай Сэм крылышко, – проговорила она мягко, – но не оставляй ее в доме. Хватит с меня блох.
Лицо девочки осветилось радостью, она подхватила кошку на руки, чтобы вынести на улицу. Джини встала. После многих месяцев лечения она научилась уже ходить не хромая. Она подошла к кухонному столу и взяла коробку с цыпленком. У нас есть пара помидоров, пожалуй, сделаю салат, подумала она. И тут заметила завернутый в черную бумагу рулон. А это что такое?
Мелани, успевшая уже вернуться, стремительно бросилась к ней, чтобы забрать плакат, но опоздала – Джини уже разворачивала его.
Гордо, как флаг, он реял на ветру от вентилятора, и обаятельный Джордан Джекс был на нем как живой. Джини застыла, и лишь губы ее беззвучно двигались – она читала то, что было написано под портретом.
Этот плакат оказался рекламой его концерта, который должен был состояться на стадионе «Астродом». В аншлаге сообщалось, что весь сбор от четырехчасового шоу пойдет на медицинские исследования.
Джордан здесь, в Хьюстоне, а она не знала!
Картонка с цыпленком упала, но Джини, не заметив этого, с серым от страха лицом добралась до своего стула и замерла, как сломанная кукла.
Еще прежде, чем Мелани произнесла хоть слово, Джини поняла: вот он, ужасный момент противостояния, которого она боялась все четыре месяца.
Тихий, спокойный голос донесся до нее как бы издалека:
– Я сегодня пойду его слушать, мама.
– Нет!
– Мне это нужно, мама.
– Я запрещаю.
– У тебя нет такого права.
– Мелани, ну почему ты даже не пытаешься понять?
– А что тут понимать? Ты не хочешь говорить. Я ждала несколько месяцев, а ты молчала. Я дала тебе время. Теперь ты выздоровела. Плакаты с его портретом – повсюду, во всех газетах реклама. Если бы ты не ушла с головой в свои проблемы, то бы уже несколько недель назад знала о его приезде. Половина всех ребят в школе идут сегодня на концерт. А он мой отец! И я хочу его видеть. Что в этом плохого?
– Ты не пойдешь, и все!
– Да ну? К твоему сведению, я уже купила билет на те деньги, что заработала, когда сидела с малышами.
– Ты потратила эти деньги на билет? Что ж, мне все равно, можешь выбрасывать свои деньги. Сегодня ты останешься дома.
– Он что, бил тебя или что-нибудь в этом роде? Он дурной человек и ты боишься, как бы он не причинил мне той же боли, что и тебе? Да, мама? Скажи мне. Я хочу знать о своем отце все – хорошее и плохое. Я уже не младенец в пеленках. Не у тебя одной есть чувства. Всю жизнь думать, что у меня нет отца, и вдруг, когда ты умирала в больнице, узнать, что есть, и какой! Мамочка, с тех пор как ты сказала мне, я прочитала все, что нашла, о нем. И знаешь, звучит здорово. Но скажи: какое горе он причинил тебе?
Черты лица дочери расплывались, слезы застилали Джини глаза, и она закрыла лицо руками. Голова подрагивала от боли, но она знала, это не связано с перенесенной ею операцией. На сердце лег тяжкий груз. Как бы она ни хотела, чтобы отношения с дочерью опять стали такими, как прежде, она не могла намеренно очернить Джордана. Печально посмотрев на Мелани, Джини проговорила:
– Твой отец ни разу не ударил меня и вообще не сделал ничего такого, чего тебе надо стыдиться.
