Я и ты - [48]

Кажется, что города здесь вырастают прямо из гор. Корея по площади – как Великобритания, но гор в ней – как в Португалии, две трети территории. Плотно укутанные зеленым покрывалом, они тянутся, если прибегнуть к терминологии альпинистов, затяжным траверсом, одна за другой, прорезаемые реками, тихими долинами с рисовыми полями, виноградниками, теплицами. И между этой нескончаемой грядой повисает в воздухе череда мостов, виадуков, а сквозь скалы и сопки просверлена целая вереница тоннелей. Пока ехали из Сеула в Дэгу, к месту Универсиады, три с половиной сотни километров, мы – насчитал – ныряли в их чрево пятнадцать раз. Очарованный природой, ловишь себя на мысли, будто в Крыму или на Кавказе оказался – так все похоже. И вдруг, едва наметится просвет, – жилые кварталы. Они, словно мухи, попавшиеся на приманку липкой ленты, облепляют склоны, террасами спускаются с вершин к подножию.

Впрочем, применительно к Корее сравнение с назойливыми мухами – натяжка. Отмахиваться от них не надо по причине их полнейшего отсутствия. И комары с прочим гнусом здесь тоже не наблюдаются. Борьба с ними уверенно завершилась в пользу человека. Однако отчего тогда я уже на второй день почувствовал, что мне чего-то дачного явно не хватает? Нет, не зимою лета, а осенью – весны. Ну, конечно же, птичьего щебетанья, неумолкаемого диалога скворцов и ласточек, повисших на проводах и будящих меня поутру, едва солнце лизнет небо. Нечаянно спугнешь – так они, разлетаясь, гомоном и гвалтом оглушают всю округу. А в Дэгу и пугать некого, и «культурную революцию» страна не переживала… Может, от того, что корма нет (улицы в городе вычищены до блеска, никакого мусора, отходов), и вороны с голубями в поисках пропитания перебрались, наверное, в нашенское Приморье.

Но ведь и лая с мяуканьем тоже не слышно, и лишь однажды, почти за две недели пребывания, я страшно обрадовался, завидев вдали симпатичную бульдожью мордашку. И не в Дэгу, а в Бусане – какой-то парень вывел своего пса прогуляться по пляжу, да и то ограничил степень его свободы натянутым поводком. На семь с половиной миллионов жителей в обоих городах – одна собака?! Невероятно!

Я не знал достоверно, действительно ли, как говорят, собачье мясо – национальное кушанье, деликатес для корейцев, а потому так аккуратненько, чтобы не задеть самолюбие и обычаи, не дай Бог обидеть, поинтересовался у нашей переводчицы.

– Типун вам на язык, – возразила она типично русским выражением, что свидетельствовало о приличном знании языка. – Может, где-то и едят, но только не у нас. В Корее, наоборот, культ домашних животных. Собак и кошек не принято выпускать на улицу, нечего им там бегать, их держат дома, холят и лелеют, а по субботам – банный день. Ушки обязательно чистят, каждый волосок вылизывают. Они потом от всех этих шампуней и одеколонов благоухают так, будто на званый вечер собрались. Такие, кстати, тоже бывают…

Перепорхнувших через 38-ю параллель спортсменов КНДР поселили в корпусе рядом с нашим. Впереди, важно неся свое массивное тело, двигался какой-то ответственный чин. Дюжина вышколенных хлопцев-секьюрити, взявших его в плотное кольцо, отбивала всякую охоту приблизиться. Охрану дома сразу резко усилили, хотя «деревня», как и другие объекты, круглые сутки была под жестким контролем полиции и сил безопасности.

Прием гостям с Севера устроили восторженный. Уже было известно, что на открытии они и команда Южной Кореи пойдут одной делегацией, хотя выступать будут каждый за себя. Правда, этого могло не случиться, в последний момент КНДР вообще могла отказаться от участия. Горстка противников налаживания добрососедских отношений устроила в Сеуле нечто вроде митинга протеста. Конфликт удалось погасить.

Облаченные в белые тренировочные костюмы, северо-корейцы ходили преимущественно строем, разбившись на пары. Молчаливые, сосредоточенные лица. Понять было невозможно, кто они на этом празднике жизни – свои или чужие. А потому я жутко обрадовался, увидев их однажды улыбающимися, – когда встречали колонну футболисток, выигравших золотые медали Универсиады. Значит, все-таки свои. Белой формой в костюмном разноцветье, от которого рябило в глазах, выделялись и французы. Уж эти давали волю чувствам, веселились от души и вовсю крутили любовь. Каждому, как говорится, свое…

Притиснутый с одного бока к горам, Дэгу с другого плотно зажат в тиски рекой. Так и извивается вдоль ее русла, изрезанный вдоль и поперек автострадами. Собственно, это даже не один цельный город, а несколько, соединенных между собой многоуровневыми мостами-развязками. Он весь на временных контрастах, переплетении в своем динамичном развитии старого и нового. Даун-таун с его разбросанными в беспорядке узенькими улочками, набитыми мелкими магазинчиками и лавчонками со всякой рухлядью и ширпотребом, – обращение к прошлому. Знаменитый герой Бориса Чиркова с непривычки уж точно бы заплутал в этом лабиринте в поисках любимой барышни. Где эта улица, где этот дом? – выяснить крайне сложно.

Картину былого дополняют иссушенные возрастом бабульки, торгующие лучком, морковкой, еще какой-то снедью со своего «приусадебного участка», разложив все это по кучкам прямо на тротуаре. Не бедность ли занесла их сюда, в центр? Наверняка они из тех убогих хижин, отголосков прошлого, что мы видели на подъезде к городу. Кажется, легонько пнешь такой домишко ногой, и он тут же развалится, рухнет, как карточный домик. И посмей только кто-нибудь тронуть этих старушек – мороки не оберешься, а наших вот нещадно гоняют…