Я, Дрейфус - [46]

24

Я смотрел, как Джеймс идет давать показания. Я подумал о Люси, о том, что она сейчас думает, но я знал: она так же, как и я, сожалеет о том, сколько внимания и заботы мы уделили мальчику, который всего этого, увы, был лишен. Он выступал свидетелем со стороны обвинения — одно это демонстрировало, что он наплевал на нашу заботу, что нет в нем ни благодарности, ни преданности.

Ввиду его юного возраста судья разрешил ему не давать присягу. Спросил только, понимает ли он разницу между тем, что хорошо, а что плохо, между ложью и правдой.

Джеймс кивнул.

— Скажите «да» или «нет», — велел судья.

— Да, — твердо ответил Джеймс. — Я понимаю разницу.

После формальностей — имя, место жительства (Джеймс назвал Девон) — прокурор попросил описать его отношения с обвиняемым.

— Мы были очень близки, — начал он. — Он относился ко мне как к сыну. Ввел меня в свою семью. Я дружил с его детьми. Я считал его вторым отцом.

Пока что все правда, подумал я. Но ничего хорошего это не предвещало. Это было вступление, а далее все прискорбным образом переменилось.

— Когда у вас появились первые сомнения относительно обвиняемого? — помог ему прокурор. — Можете не торопиться, — снова поддержал он Джеймса.

— Однажды я проводил выходные у него дома, — сказал Джеймс. — Мы собирались на прогулку, было очень холодно. Я хотел сходить в школу за джемпером. Но сэр Альфред предложил взять какой-нибудь из его и объяснил, где. В ящике комода среди свитеров я заметил кусок шелка, вытащил его, чтобы рассмотреть получше. Белый, с голубыми полосками и с шелковыми кистями по краям. Я знал, что это такое. Видел в кино. Это было еврейское молитвенное покрывало, и я удивился, что оно лежит у сэра Альфреда в комоде. Ему я ничего не сказал, но меня это немного обеспокоило.

У меня действительно было молитвенное покрывало, но Джеймс его видеть не мог, потому что оно лежало в запертом сундуке. Я нашел его после смерти отца и, признаться, был озадачен. И тронут до глубины души. Я никогда не видел, чтобы он его надевал. Впрочем, у него и поводов для этого не было, потому что, насколько мне известно, он никогда не ходил в синагогу. Я предположил, что это было дедово покрывало, а когда мой отец мальчишкой бежал из Франции, он взял его с собой, при том что мало чего мог увезти. Молитвенное покрывало так просто не бросишь: оставить его — все равно что раньше времени похоронить его владельца.

— Почему вас это обеспокоило? — услышал я вопрос прокурора.

— Потому что я стал подозревать, не еврей ли сэр Альфред, а если да, то почему он стал директором нашей школы.

— Почему бы еврею не быть директором вашей школы? — подтолкнул прокурор Джеймса к развернутому ответу.

— Потому что это школа англиканской церкви, и не в ее обычаях приглашать на работу нехристиан. Тем более на пост директора.

— Было ли еще что-то, что вызвало у вас подозрения в том, что обвиняемый исповедует иудаизм?

— Да, сэр, — ответил Джеймс. — Как-то утром в воскресенье — я тогда ночевал у него дома — я шел в ванную мимо спальни сэра Альфреда. Дверь была приоткрыта. Я услышал какое-то бормотанье на незнакомом мне языке. Я заглянул в щелочку. Знаю, я не должен был так делать, но мне было любопытно, и я увидел, как сэр Альфред раскачивается из стороны в сторону и молится. На лбу у него была маленькая коробочка, а руки обмотаны полосками кожи.

Я не смог сдержать улыбку. Я никогда в жизни не видел филактерии, разве что на старинных гравюрах. И там обычно на юношах, уже прошедших бар мицву, или на старом раввине. Я предположил, что Джеймс по чьей-то подсказке изучил книгу по еврейской традиции, и мне даже стало интересно, что еще он придумает.

— Были ли другие обстоятельства, которые привели вас к мысли о том, что обвиняемый еврей? — сказал прокурор.

Я был уверен, что теперь Джеймс расскажет о непонятных нитяных кистях, которые я, по-видимому, носил, и оказался прав.

— В другие выходные, — стал рассказывать Джеймс. — И тоже в воскресенье. Было очень жарко, и сэр Альфред предложил сходить на озеро искупаться. Когда мы раздевались на берегу, я заметил на нем что-то вроде шелкового пояса со свисающими с него кистями[14]. Меня удивило, что он носит такую странную вещь, но я ничего не сказал. Позже я выяснил, что это такое, и тогда я окончательно убедился в том, что сэр Альфред еврей.

— Вы можете объяснить суду, что это было такое? Начните с коробочки на лбу.

— Их называют филактериями, — сказал Джеймс. — В коробочке находятся тексты из Торы, евреи надевают их каждое утро, когда молятся. Кроме шабата.

— А кисти? — Тон у прокурора был самый доброжелательный.

— Это самая важная деталь одежды ортодоксальных евреев, они их носят с рождения.

«Наш Джеймс отлично подготовился», — подумал я. Он перечислил три неопровержимых доказательства принадлежности к иудаизму.

— Благодарю вас, мистер Тернкасл, — сказал прокурор.

Я нашел глазами Люси. Она категорично мотала головой. У Мэтью на лице застыла гримаса отвращения, а Сьюзен опустила голову — будто она не хотела больше ничего видеть и слышать.

— Изменились ли ваши отношения с обвиняемым после того, как вы это обнаружили? — мягко направлял прокурор Джеймса.