Я, Дрейфус - [10]
Естественно, мы с Мэтью ходили в деревенскую школу родителей. Мы ведь и жили там. И хотя никакими преимуществами мы не пользовались, мы там были счастливы. Мэтью младше меня, и все детство я был его защитником. Теперь роли в некотором смысле переменились. После того как меня арестовали, он охраняет меня и негодует не меньше моего. Он писал прошения и ходатайства, но главное — он теперь защищает Люси и детей. Я люблю его все больше. Мистер Уолворти, а у вас есть брат? Если есть, вы понимаете, какого это рода любовь. С ней ничто не сравнится. В ее языке нежности нет слов, выражающих ожидания или нарекания, она никак не осуждает. Братская привязанность — это кровная связь, данная Богом при рождении. Отрицать или игнорировать ее — все равно что отрицать гены.
В одиннадцать лет я стал учиться в средней школе в Кентербери, где продолжали обучение большинство детей из нашей сельской школы. Год спустя туда же пошел Мэтью. Это была школа англиканской церкви, и много внимания уделялось религиозным наставлениям. Каждое утро на общем собрании мы пели не меньше двух гимнов. И в каждой песне неминуемо звучало слово «Иисус». Но я его никогда не пропевал. Слово казалось мне слишком исключительным. Вместо него я произносил «Бог», и, хотя оно не вписывалось в размер, это было слово, объединяющее любого и каждого. Но произносил я его шепотом. Думаю, Мэтью делал то же самое. Сейчас я удивляюсь — откуда же пошло желание избежать этого слова. Должно быть, от родителей. Из их уст я этого слова никогда не слышал и, возможно, заметил его отсутствие и что-то заподозрил. Им как-то удавалось его избегать, и теперь мне грустно думать, как они всю жизнь притворялись, вознося почести богу, имя которого они даже произнести не могли. Какой-то уголок сознания родителей так и остался неизменным, они прикусывали язык перед запретным словом, и это табу мы унаследовали с генами. Оно неодолимо.
В школе мы учились хорошо. Оба. Мы сражались, и часто с наслаждением, с теми предметами, которые сейчас даже не преподают. Грамматика, синтаксический разбор, лексический анализ — этим увлекательнейшим темам теперь, похоже, просто нет места в учебной программе, и мне жаль, что мои дети будут этого лишены. Мистер Уолворти, а у вас есть дети?
После Кентербери мне удалось получить стипендию в Оксфорде, и я поступил в педагогический колледж. Год спустя Мэтью отправился в Манчестер учиться на инженера. Это была первая разлука в нашей жизни. До этого я и не подозревал, какой важной частью меня он является, думаю, он чувствовал то же. Мы регулярно друг другу писали, но я скучал по тому, как он улыбается, как пожимает плечами, как толкает меня локтем в бок, по всем тем движениям, которые понятны без слов. Со временем он женился, через несколько лет женился и я. Но связь между нами осталась столь же крепкой.
За долгие годы учебы у меня появилось немало друзей. И мы долгие годы поддерживали связь — переписывались, ходили друг к другу в гости, устраивали встречи выпускников. Все казалось таким незыблемым. Пока не начались мои неприятности. Письма перестали приходить. Все отказывались от меня, от знакомства со мной. За исключением тех, кому мое падение принесло выгоду. Тех, кто выставил наше знакомство напоказ. Тех, кто продавал свои убогие рассказы в газеты. Я УЧИЛСЯ В ШКОЛЕ СО ЗЛОДЕЕМ — гласил заголовок в одной из них, ДРЕЙФУС — ТОТ ЕЩЕ СТАРОСТА! — в другой. Эти статьи меня больно задевали. Они были в основном чистой выдумкой, а подавали их злобно и кровожадно. Больше всего мне было больно за Люси и за детей. Но они не теряли веру в меня. Ни на миг. Это я не выдержал. Это я потерял надежду. Случались даже минуты, кошмарные минуты, когда я и впрямь верил, что виновен во всех тех грехах, в которых меня обвиняли. У меня было странное чувство, что мне легче быть виновным. Это будет почти что освобождением. Что моя вина станет обоснованием жестокого наказания. Сколько дней я сидел в камере и говорил себе, что совершил то, что, по их словам, я совершил. И твердил так, пока это не превратилось в ежедневную мантру. Но убежденности в ней не хватало. Поэтому я заменил ее на фразу «Я невиновен». На эту фразу у меня убежденности хватало, но она не давала надежды. Она просто злила меня, и я много дней выхаживал свою ярость, метаясь взад-вперед по камере. Потом, благодарение Богу, Люси разрешили меня навестить, и я перед ее доверием и лучащейся верой почувствовал себя предателем. Она спасла меня от меня же саморазрушительного, и теперь я снова целостен, целостен в своей невиновности. И непоколебим.
Иногда начальник тюрьмы дает мне газеты, разрешил пользоваться радио. Первые несколько недель я его не включал. Гордыня не давала, потому что я и представить не мог, что в мире происходит что-то важнее моего заточения. Но когда мне доставались газеты, я прочитывал то, что хоть немного будило мой интерес, и потом мне хотелось узнать, как развиваются события. Тогда мне пришлось включить приемник, и с тех пор он почти не умолкал. Так что я au courant[7] текущих событий. Сейчас я слежу за выборами в США, но главным образом меня интересует Ближний Восток. Каждый вечер я жду новостей оттуда, а когда их не бывает, вздыхаю с облегчением. На мой взгляд, хорошие новости из этого региона приходят крайне редко. А под хорошими новостями я подразумеваю те, которые благоприятны для моей стороны. Для Израиля. После того, что со мной произошло, я ни на какой другой стороне не окажусь никогда. Да, эта сторона не всегда права. Меня приводят в ужас те ошибки, которые она порой совершает. Но я хочу, чтобы Израиль выжил, иначе те, кто обвинил меня, будут в некоем переносном смысле оправданы.
«Пять лет повиновения» (1978) — роман английской писательницы и киносценариста Бернис Рубенс (1928–2004), автора 16 романов, номинанта и лауреата (1970) Букеровской премии. Эта книга — драматичный и одновременно ироничный рассказ о некоей мисс Джин Хоукинс, для которой момент выхода на пенсию совпал с началом экстравагантного любовного романа с собственным дневником, подаренным коллегами по бывшей работе и полностью преобразившим ее дальнейшую жизнь. Повинуясь указаниям, которые сама же записывает в дневник, героиня проходит путь преодоления одиночества, обретения мучительной боли и неведомых прежде наслаждений.
Норман когда-то в прошлом — вундеркинд, родительский любимчик и блестящий адвокат… в сорок один год — наркоман, почти не выходящий из спальни, весь во власти паранойи и галлюцинаций. Психиатрическая лечебница представляется отцу и сестре единственным выходом. Решившись на этот мучительный шаг, они невольно выпускают на свободу мысли и чувства, которые долгие десятилетия все члены семьи скрывали — друг от друга и самих себя. Роман «Избранный» принес Бернис Рубенс Букеровскую премию в 1970 году, но и полвека спустя он не утратил своей остроты.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.