Я детству сказал до свиданья - [56]
— Что вы! — воскликнула Галя. — Это их только оскорбит до глубины души, они со мной и разговаривать не станут.
— Всех-то ты обошла, доченька, — вмешалась мать. — Всем-то ты поклонилась уважительно, все объясняла разумно. Но не вняли. Может, хоть корысть их сдвинет с мертвой точки?
Две женщины, мать и бабушка, назанимали, где могли, большую сумму и вручили Гале. Ее путь лежал в Верховный суд, где теперь изучалось дело. А изучала его прокурор Толобаева. Молодая, интеллигентная женщина с иссиня-черными волосами, уложенными сзади в тяжелый узел. Она прохаживалась по кабинету и говорила негромким голосом:
— Да, дело вашего брата я изучила. За него надо бороться. Если не бороться, то он так и отсидит, как говорится, от звонка до звонка.
«Намекает», — подумала Галя, замирая. Она долго не решалась начать. Наконец сказала приготовленную заранее фразу:
— Познакомившись с вашим миром, я удивилась такой несправедливости: адвокатам мы платим, а вам, от которых зависит гораздо больше, — нет.
— Но мы получаем зарплату, — живо возразила Толобаева.
— Все равно. Я же видела, в каких толстых томах дел вам приходится разбираться. Мы решили вам оплатить за труды.
Галю бросило в жар, но она мужественно полезла в сумочку и хотела вынуть деньги.
— Мы вот тут с бабушкой Максуда сложились…
Спокойно и негромко, раздельно так, Толобаева произнесла:
— Не делайте глупостей! Никогда не делайте глупостей!
Галя съежилась, сердце покатилось куда-то вниз. Робко, исподлобья она взглянула на Толобаеву — та смотрела на нее спокойно и мудро, без тени насмешки или презрения.
— Вот брат ваш преступил закон, а вы мучаетесь тут, — сказала она — и как точно сказала: «мучаетесь».
— Он не преступал закона, — возразила Галя. — Но я оставляю за собой право поблагодарить вас… потом.
— Только в душе, — сказала Толобаева. — До свиданья.
Галя вышла посрамленная и преисполненная уважения к этой молодой женщине, которая помогла ей удержаться от поступка отчаяния и остаться человеком с чистой совестью.
Она шла по улице, не замечая ничего кругом, и думала. Значит, этот путь тоже отрезан для нее. Надо было это предвидеть. Как бы научиться все предвидеть, не делать упущений и ошибок? С каким трудом жалкий, колеблющийся фитилек разума отдельного человека освещает ему путь в запутаннейшем лабиринте человеческих отношений! То и дело его задувает ветер или гасят дожди, и приходится его вновь возжигать, чтобы он освещал дорогу, иначе совсем заблудишься.
«Если б только я верила, все равно во что — в судьбу, Бога, в свою звезду — насколько легче было бы. Тогда можно бы посоветоваться. А то один на один с собственным тусклым, неверным, мерцающим разумом, который никак не желает гореть ровным, сильным и ясным светом, озаряя мой путь-дорогу».
— Здравствуйте, Галя! — произнес чей-то голос у нее над ухом. — О чем вы так глубоко задумались?
Перед нею стоял Имакеев — отец, профессор — невысокого роста, безукоризненно одетый, как всегда — доброжелательный. Они не раз встречались вот так, на улице, и профессор был в курсе ее бед.
— Здравствуйте. Как Сабиджан, здоров ли?
— У Сабиджана все нормально. Вы лучше расскажите, как у вас дела.
Галя огляделась. Было ясное, после дождей, весеннее утро. Розоватый урюк и розовый персик уже кричали о том, что пришла весна, — такие нежные, нарядные посреди других голых еще деревьев, на которых готовы лопнуть почки. Небо ясное, ветерок гуляет. И ничего этого Галя давно уже не замечает.
Они долго беседовали, прогуливаясь по аллее напротив Прокуратуры.
— Вот что, Галя, — сказал Имакеев на прощанье. — Через неделю у нас совещание на самом высоком уровне. Вы подготовьте письмо — краткое и точное, я передам.
…После этой встречи прошло еще с полмесяца. Что происходило с ее письмом, Галя не знала, позвонить — стеснялась. Только однажды, когда она вернулась с работы домой, мать доложила:
— Приходил кто-то толстый, нахмуренный, с большим портфелем.
— Ну и что?
— А ничего. Расспросил про Сашу подробно и ушел.
В это же весеннее утро Назгуль Жумабаевна, едва оправившись после гриппа, поехала в колонию узнать что-нибудь о внуке, унять свое тяжелое беспокойство. Обратно ее привезли едва живую. Она то впадала в беспамятство, то начинала причитать по-киргизски. Галя с матерью всю ночь не отходили от нее.
Потом пришла из высоких инстанций бумага с печатью и положительным ответом. Правда, без указания точного срока. В перегоревших, исстрадавшихся душах уже не оставалось места для радости, было только облегчение.
И неотступный вопрос мучил Галю: почему люди, по долгу службы призванные во что бы то ни стало докопаться до правды, устраняются от этого? Чего они боятся? И почему человек, хоть и облеченный высокой властью, но не имеющий права вмешиваться в дела правосудия, пошел на риск и заставил эту правду добыть? И ради кого? Ведь Имакеев ему ни сват, ни брат, просто всем известен как хороший работник и честный человек.
ОСВОБОЖДЕНИЕ
Иду по зоне в ясный весенний денек. Солнышко припекает, однако от близких заснеженных гор ледяной струйкой тянет. И травка уже начала вылезать зеленая из-под листьев прелых. И начинаешь узнавать травку. Эта вот, со стрельчатыми листьями у самых стен колонии, — сладкая, когда молодая. А подрастет — дудки можно делать из пустотелого стволика.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».
В повести рассматриваются проблемы современного общества, обусловленные потерей семейных ценностей. Постепенно материальная составляющая взяла верх над такими понятиями, как верность, любовь и забота. В течение полугода происходит череда событий, которая усиливает либо перестраивает жизненные позиции героев, позволяет наладить новую жизнь и сохранить семейные ценности.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.