Я детству сказал до свиданья - [55]

Когда бывало письмо от Саши или Максуда, то Галя читала его вслух по нескольку раз. Каждое слово впитывалось, обсуждалось на разные лады. И все надежды и бабушка и мама возлагали на Галину, которая непрестанно писала жалобы и ходила то в Прокуратуру, то в Верховный суд.

Какой раз подходит Галя к зданию прокуратуры? Она уже и счет потеряла. Но всякий раз оно ей внушало надежду. Какое уютное, прекрасное здание! Ковровые дорожки на лестницах. На каждой лестничной площадке — высокие двери, выходящие на маленькие балкончики, приоткрыты, и прямо в лицо веет прохладным весенним (или осенним) воздухом. «Хорошо в такой обстановке работать! — думала Галя. — Мне бы все время хотелось делать добрые дела. Чтобы настоящий преступник не ушел от возмездия, а невиновные не страдали. Не так уж трудно это выяснить, если очень хотеть».

Сегодня Галя шла сюда, окрыленная новой надеждой. Соседка Надя передала ей записку от Федора, в которой он признается, что действительно просил Максуда и Булата взять часть вины на себя. А на самом деле мальчишки ни в чем не виновны, а виноват он один, Федор. И не хочет он брать грех на душу и тянуть за собой невиновных ребят.

Это письмо Галя принесла в Прокуратуру неделю назад, оно должно было потрясти служителей Фемиды.

Приемная прокурора — небольшая, с цветами, комната. Окно во всю стену. Пять стульев, обитых дерматином, выстроились вдоль стены в ожидании несчастных посетителей (счастливым здесь делать нечего). Стол, покрытый стеклом, большое зеркало, чтобы человек мог оглядеть себя, прежде чем войти к прокурору по ковровой дорожке. И миловидная черноволосая девушка с ярким маникюром — главное украшение интерьера — стучит на машинке, то и дело взрываясь частой пулеметной дробью. А слева — тяжелые, двойные темно-полированные двери. Надавишь на ручку, откроешь — и что ждет тебя на приеме у главного прокурора?

Но размышления и переживания Гали прервала секретарша:

— Ваше дело передано в двадцатую комнату, Дроновой. Вы не можете сразу попасть к главному, так как не все инстанции прошли.

— Но я передала новый важный документ.

— Очень хорошо. Он там же.

В маленькой светлой квадратной комнатке стоят два стола. За одним из них — прокурор Дронова, подтянутая, приветливая женщина с крашеными в каштановый цвет волосами. Пачка Галиных жалоб лежала перед нею.

— Входите, не стесняйтесь, — это тоже наш прокурор, — кивнув на женщину за соседним столом, сказала Дронова.

— Я у вас была уже, — сказала Галя, вспомнив не лицо Дроновой, а зеркальце-обломок от футляра польской компактной пудры, что лежала перед нею. — И вот пришла еще раз. Теперь у меня есть записка — признание истинного виновника преступления, все поясняющая. В юридической литературе это называют «вновь открывшимся обстоятельством».

— Ну, квалификацию всяким запискам можем давать только мы. Кстати, у меня нет никакой записки.

Галя похолодела. Дронова полистала бумаги, и Галя, увидев краешек записки, воскликнула обрадованно:

— Да вот же она!

Дронова прочитала ее и сказала:

— Это нельзя считать вновь открывшимся обстоятельством. Мало ли что придет в голову заключенному, пока он сидит там. Сидит, сидит и надумает: а напишу-ка я записку, где все представлю по другому, — авось поможет. Хотите, я вам покажу инструкцию, что можно считать новыми обстоятельствами?

Она открыла тумбочку, нагнулась, порылась там, однако, достала не инструкцию, а фотографию большого формата.

— Смотри, какое оригинальное платье на невесте, — сказала она, протянув фотографию коллеге. — По-моему, у нее не кокетка, а пелеринка. Я бы не против иметь такое платье. Может быть, сшить?

Галя искоса глянула — на фотографии были жених — высокий, интеллигентного вида, в очках, и хрупкая девушка-невеста с заостренными чертами лица, покрытая фатой, в белом платье и пелеринке с волнистыми краями. Дронова рассказала историю этой пары.

Через четыре месяца после свадьбы молодая жена позволила себе истратить на наряды всю мужнину зарплату. Рассвирепевший муж схватил ее за волосы и раза два ударил головой о диван. Сотрясение мозга, суд, три года. Заменили стройкой. А оба — врачи. Вот тебе и «интеллигент»…

Галя попыталась вернуть Дронову к своему делу:

— Но, Тамара Федоровна, эта записка ведь полностью совпадает с тем, что они говорили в начале следствия.

— А на суде?! — воскликнула Дронова. — Трое на суде говорят одно и то же! Лгать на суде очень трудно, когда на тебя смотрит столько людей. Раз говорили так — значит, им этого хотелось. Вот и получили, что хотели. А вам надо сначала окончить юрфак, а потом уже спорить.

— Считайте, что я его уже окончила, — сказала Галя, — за эти долгие месяцы.

— Да-да, — сказала Дронова, иронически блеснув на Галю насмешкой из-за очков с золотой оправой.

…«Их всех надо на некоторое время посылать туда в качестве заключенных, — думала Галя, возвращаясь из прокуратуры. — Более равнодушных, непробиваемых людей нет на свете».

Вечером, когда зашла на чай Назгуль Жумабаевна, Галя рассказала подробно о своей беседе с Дроновой.

— Если письмо Федора для них ничего не значит, я не знаю, что делать.

— Вот что я тебе посоветую, Галя, — произнесла бабушка. — Так просто мы ничего не добьемся. Люди говорят — надо дать взятку.