Я детству сказал до свиданья - [43]

Тихон Михайлович с удовольствием и гордостью окинул взором это благополучное хозяйство.

— А вы кем были на воле? — спросила Галя, вглядываясь в симпатичное пожилое лицо хозяина библиотеки.

— Прорабом на строительстве, — с готовностью ответил он.

— И за что попали сюда?

— За хищения в крупном размере, — ответил за него Тихон Михайлович.

И так это не вязалось с обликом явно доброго, расположенного к людям человека, что Галя спросила с надеждой:

— Может быть, вы просто недосмотрели, халатность допустили?

Библиотекарь смутился, махнул рукой.

— Да нет, что там. Было дело, виноват.

— Это хорошо, что вы так откровенны.

— А они, осужденные, от нас ничего не скрывают, — сказал Тихон Михайлович. — От товарищей — да, могут скрывать, а от нас — нет.

— Да, среди зеков народ всякий попадается, — сказал пожилой библиотекарь. — С некоторыми лучше вообще не говорить…

Сколько читален, библиотек повидала Галя за свою жизнь! Но не помнила, чтобы какая-нибудь из них порадовала больше этой. Каждая книга показалась драгоценностью, чудом попавшей сюда, в это царство неволи. Одно огорчало: читательских карточек всего триста на такую обширную и густонаселенную территорию.

Только две каменные стены, оплетенные колючей проволокой, отделяют этот мрачный мир без живых красок — от вольного света. А кажется — будто километры пролегли. И все здесь исполнено особого значения: скверное кажется стократ сквернее, а хорошее, не ценимое на воле, радует несравненно сильнее — вроде этой библиотеки.

ГАЛЯ В РОЛИ РЕВИЗОРА

В столовую пришлось спускаться куда-то вниз, на несколько ступенек. Тут их словно ждали: на плечи: сразу накинули белые, накрахмаленные халаты и только тогда разрешили пройти на кухню, где на горячей плите кипели огромные котлы. «Котлы кипят кипучие», — вспомнились Гале слова из сказки об Аленушке и ее братце Иванушке.

— Что здесь? — спросила она, указывая на котел, где сверху аппетитно колыхалась жирная с блестками жира и бордовыми пятнами томата пленка, под которой бурлило варево.

— Эта пшено с картошкой, — ответил молодой сытый повар, погружая поварешку в варево и захватывая в ковш немножко, чтобы не то угостить Галю, не то просто показать дело своих рук. «Ну и бурда», — удивилась Галя, но не сказала этого вслух. По ее мнению, эти продукты никак не сочетались.

— А заправлено чем?

— Маргарином. (Галя невольно поморщилась от отвращения.)

— Что, масла нет?

— Масла нет.

— А молоко?

— Молоко только по спецпитанию. Больным и занятым на тяжелой работе, как литейщики.

— А мясо?

— Мясо раз в день на обед. Сегодня был борщ с мясом.

Круглое лицо повара дышало румяным здоровьем, правдивостью, усердием.

Галю провели по всей столовой.

— Вот здесь рубим мясо. Здесь хранятся крупы, мука. Сюда молоко привозят.

И показывали топоры, ножи, лари, огромные бидоны. И ничего не скажешь: всюду чистота, порядок, халаты на всех идеально белые. Повар отвечает на вопросы с подчеркнутой готовностью и охотой. «Однако подготовился Раковский к моему визиту, — изумилась Галя, вспоминая его слова: «Не можете ли вы завтра? В любое время!» — Похоже, меня здесь принимают за ревизора. Ну что же, не буду их разубеждать».

В школе было пусто — каникулы. В кабинетах — портреты великих путешественников, ученых, писателей. Школа как школа, но уныние, как всюду здесь, словно застыло в воздухе.

…Высокой оградой из железных мелких сеток отгорожена жилая зона. Во дворе и баскетбольная площадка, и волейбольная с сеткой, но никто не играл. На низких железных заборчиках вокруг бывших цветников сидели зеки, и все головы были повернуты в Галину сторону. Около ворот, ведущих из жилой зоны в рабочую, группками стояли зеки, о чем-то между собой переговариваясь.

— Это собирается вторая смена, — словно угадав вопрос, пояснил Тихон Михайлович. — Их построят, и они пойдут на работу.

Галя остановилась. Ей просто необходимо было посмотреть, как они пойдут на работу. Пришлось Тихону Михайловичу смириться и стоять рядом.

Лейтенант в зимней шапке, держа перед собой список, стал выкликать фамилии, и названный парень отделялся от своей группы и подходил к нему. Так собралась целая толпа. Потом ворота железные отворились, и эта нестройная черная толпа пошла.

Какое гнетущее впечатление производила она! Галя впивалась взглядом в каждое наплывающее лицо. В основном — лица тупые. Но есть и хорошие, и почему-то эти хорошие ребята, заметив пристальный взгляд, опускали глаза. «Почему?» — думала Галя и поначалу не находила ответа. Но скоро ответ нашелся: потому что совесть еще не умерла. Если что-то и осталось в этих ребятах хорошего — так это хотя бы остатки живой совести.

Тихон Михайлович так и не смог увести Галю, пока эта нестройная толпа не прошла мимо, молча протопав тяжелыми ботинками. Плац опять опустел. Неяркое солнышко еще светило с неба, и облетевшие деревья в жилой зоне бросали на асфальт нечеткие, какие-то неуверенные тени.

У входа в трехэтажный дом, который вместе с прилегающей асфальтированной площадкой назывался «локалкой», Галя спросила:

— Мы сейчас войдем в барак? Или это не барак называется?

— Жилая секция, — мягко поправил Тихон Михайлович и обратился к пробегавшему зеку: — Голых нет?