Я детству сказал до свиданья - [41]

«Девять, двенадцать… не все ли равно? Одинаково бесконечно, — с ужасом подумала Галя, неотрывно глядя на молодого убийцу. — Парень ты, парень! Из-за мгновений вспышки загубил две жизни: одну — навеки, и свою — надолго, на бесконечные годы».

Она вдруг осознала, что впервые видит убийцу. Не на экране, не на подмостках театра, а наяву. Вот он, рядом, протяни руку — можно дотронуться. Стоит, весь в черном, с желтой, словно медаль какая, биркой, на которой отпечатаны его фамилия и номера отряда и бригады, где отныне влачится его жизнь. Вот он, убийца, — стоит, опершись о перила, и смотрит вперед себя пустыми неозаренными глазами. Худая мальчишечья шея торчит беззащитно из-под черного-воротника.

— Как же это произошло? — тихо спросила Галя.

— Не хочется вспоминать, — он содрогнулся от отвращения. Однако, помолчав, стал рассказывать: — Поздно вечером возвращался с девушкой из ресторана. На перекрестке стали ловить такси. Наконец одно остановилось. Мы хотели сесть, но тут подбегает другой парень, отпихивает меня и хочет посадить свою девушку. Ну, я развернулся и врезал ему. Он сильнее оказался, сбил меня на землю, пинал ногами, чуть не убил. Когда он полез в машину, я вскочил и снова врезал ему. Он отлетел и упал затылком на выступ крыльца. И все. Отдал концы.

Галя, потрясенная несуразностью, несоответствием пустяковой причины и страшного следствия, долго молчала.

— Не хочется вспоминать, — повторил парень с отвращением и усталостью.

Гале показалось, что у него не осталось силы даже на глубокий вздох. Неужели и Саша таким стал? Потухшим, потерянным, усталым, безразличным… Сашка ты мой дорогой, братик непутевый…

Вышел Тихон Михайлович, излучая добродушие и гостеприимство, и они с Галей спустились на голый, неприютный асфальт административной зоны. Это небольшое пространство было отгорожено от всего прочего мира высокими стенами и двумя железными воротами — с одной стороны и с другой стороны. Впереди идущий высокий молодой человек оглянулся и безмерно удивился, узнав Галю. Это был один из здешних отрядных, с которым Галя познакомилась в приемной МВД. Она улыбнулась ему, но тот от удивления не сумел ответить улыбкой.

Часовой отдал честь подполковнику и с железным лязгом отомкнул ворота. Перед Галей открылась обширная территория рабочей зоны, одноэтажные заводские строения, редкие молодые топольки с облетевшими листьями. Был даже газон с засохшими астрами и ромашками.

— Ну, прежде всего, обратите внимание на наглядную агитацию, — нарушил молчание Тихон Михайлович и указал на щиты и стенды, стоявшие вдоль дороги. На них были обозначены номера отрядов, выполнение плана в процентах, место в соцсоревновании, заработок заключенных.

— Видите, четыре рубля тридцать копеек — заработок каждого ежедневный.

Галя отметила про себя, что в Сашином отряде меньше всех процентов выполнения плана — последнее место! Правду Турсунов сказал, что это самый неблагополучный отряд.

— Здесь у нас ремонтно-инструментальный цех, сокращено — РИЦ.

Они зашли в это остекленное здание. Ровными рядами стояли станки, и у каждого сосредоточенно трудился заключенный. Несколько человек подняли головы и взглянули на вошедших. Здесь было светло, чисто, уютно, неяркое солнышко светило во всю стеклянную стену, и Галя подумала, что повезло тем, кто работает в этом «дворце».

Подошел начальник цеха — пожилой, худой и угрюмый человек. Узнав, что он работает здесь двадцать лет, Галя и к нему обратилась с тем же вопросом: верит ли он в перевоспитание каждого осужденного?

Начальник цеха усмехнулся весьма скептически:

— Как же, ожидайте! Перевоспитаются… Я вам вот что скажу: если что было хорошего в человеке до того, как попасть сюда, оно и останется. А не было — и не появится.

— Вот уже другое мнение, — растерянно сказала Галя, несколько смутившись, и оглянулась на Тихона Михайловича.

Ведь пример, приведенный им, убедил было ее, вселил надежду на хорошее… И не столько пример убедил ее, сколько неподдельное волнение Тихона Михайловича, когда он это рассказывал. Видно было, что подобные случаи нравственного возрождения преступников, превращения, которые произошли у него на глазах, глубоко запали ему в душу.

«Наверное, бывает всякое, — подумала Галя. — Значит, прав и тот, и другой».

— Нет, я верю, — твердо сказал Тихон Михайлович, — что любого, если он не умственно отсталый, можно исправить. Но при условии, чтобы с каждым заниматься персонально, каждому уделить особое внимание.

Угрюмый начальник светлого, остекленного цеха только саркастически хмыкнул в ответ.

В термическом цехе было жарко, в открытой печи полыхало пламя. Отблески его плясали на бледных лицах. Ребята оголились по пояс и, увидев входящих, поспешно натягивали черные рубашки.

В нос ударил запах угара. Галя заметила, что из-за неплотно закрытых дверок некоторых печей просвечивал огненно-раскаленный уголь, видно, оттуда и просачивался угар.

— Вы тут не угораете? — спросила Галя у невысокого, крепкого сложения парня.

— Угораем, случается, — ответил парень, усмехнувшись.

Галя пригляделась к нему и вдруг узнала Максуда. Узнала с трудом без его густых смоляных волос. Бритая голова изменила его почти до неузнаваемости, да еще мертвенно-бледное лицо, да сигарета, зажатая в углу рта. Словно совсем другой, повзрослевший и измученный человек. И все равно — Галя почувствовала это — какое-то странное очарование исходило от него.