Я детству сказал до свиданья - [37]

— И откуда только берутся такие подонки? — с глубоким изумлением, как бы ни к кому не обращаясь и разглядывая поочередно каждого, отчетливо произнесла Галя.

Нависло растерянное молчание.

— Все идет от семьи, — нашелся наконец Мамаев.

— Вот именно! — сказала Галя, повернулась и пошла прочь, сунув письмо в сумочку.

— Э, э, а письмо?! — вскричал Мамаев, поспешая за ней.

— Письмо адресовано мне! — отчеканила Галя. — Вы не имели никакого права задерживать его. Сейчас не военное время.

— Немедленно отдайте!

— Не отдам! Попробуйте только ко мне прикоснуться, вам и за это придется отвечать.

О, как хотелось Гале вцепиться ногтями в это откормленное рыло! Мамаев растерянно отступил, встретив ненавидящий взгляд.

Мысль о том, что Саша здесь, рядом, стоит только пройти сквозь двери с железными решетками, — стала для Гали нестерпимой. Она оглядела площадь. Среди неспешного людского движения легко можно было выделить хозяйку этого движения. Это по ее повелению стайки людей снимались с места и направлялись к дверям в колонию или, наоборот, от дверей, к вагончику посреди площади. Именно к ней все обращались с вопросами.

Это была низкорослая женщина в форме прапорщика с гладкими черными волосами, собранными сзади в пучок. Несмотря на малый рост, она ходила широким начальственным шагом, засунув руки в карманы. Взгляд был жесткий, колючий, проницательный и, казалось, все запоминающий.

— Мне надо пройти в колонию, — сказала ей Галя. — Могу я видеть начальника?

Прежде чем ответить, хозяйка оглядела ее с ног до головы и усмехнулась.

— Начальник уехал в город. Но даже он не может пропустить вас в зону. Нужно разрешение министра внутренних дел.

Сказала — как отрезала и пошла прочь с руками, засунутыми в карманы.

«Дойду до министра, но в колонию прорвусь! — сказала себе Галя. — А для начала напишу очерк обо всех этих безобразиях».

* * *

Очерк с выдержками из Сашиного письма был закончен неожиданно быстро. Обычно Галя работала гораздо дольше. Два дня очерк изучал главный редактор, на третий — пригласил Галю на беседу…

Редактор был грузный, большой, но очень подвижный. Сильные ноги легко носили его тяжелое тело. И в кабинете он не сидел, а ходил вокруг стола, размахивая Галиной рукописью.

— Очерк острый, смелый, проблемный. Но вы сами понимаете, Галя, света он вряд ли увидит.

— Но почему?! — с отчаянием спросила Галя, хотя предвидела такую реакцию. — Поймите, Николай Степанович, надо во весь рост поставить проблему занятости в колониях. Иными словами — проблему безработицы.

— Да все это я отлично понимаю.

— Три дня назад я разговаривала в МВД с замполитом и начальником колонии. Они говорят: «Колония бурлит, как кипящий котел. Люди сатанеют от безделья, устраивают беспорядки, драки, то и дело наезжает суд, добавляет сроки». И все это потому, что колония переполнена, работы не хватает, следственные изоляторы забиты новыми преступниками, которых девать некуда. И вот при наличии такой проблемы они отказывают в помиловании людям, которых вполне можно выпустить. Начальник колонии говорит: работаю почти 20 лет, но не помню случая помилования. Сплошные отказы. А ведь им-то виднее, кто заслужил помилование, а кто — нет. Они так просто характеристику не выдадут, за этим ревностно следит вся колония.

Николай Степанович сел за стол, побарабанил пальцами.

— Вот что, Галина. Редакция твой материал направит в Управление исправительно-трудовых учреждений. С требованием разобраться в проблемах, поднятых тобой, и сообщить о принятых мерах.

ГАЛЯ ПРОРЫВАЕТСЯ В КОЛОНИЮ

Легким стремительным шагом направилась Галя через парк к знакомому уже зданию. Обнаженные деревья еще не обрели четкости, медленно освобождаясь от утреннего тумана.

В приемной МВД за окошком сидела белокурая девушка со строгим, как и полагалось в таком учреждении, выражением лица. Несколько человек толпилось у телефонов, но звонящим никто не отвечал. В трубках слышались унылые длинные гудки, и этот звук наполнял молчаливую приемную ощущением безнадежности, обреченности…

Сорок минут Галя пыталась дозвониться. Наконец услышала в трубке хмурый начальственный голос:

— Идите в приемную, напротив, через дорогу. Я через десять минут буду.

Однако прошло двадцать, а его все не было. Галя сидела в холодном маленьком коридорчике с противно-голубыми, в масляной краске, стенами, смотрела на голубую дверь и думала: что меня ждет за нею? Опять неопределенность, проволочки, поиски поводов, чтобы ответить отказом, только отказом, какая бы просьба ни была?

То и дело отворялись входные двери, скрипели, хлопали. Сновали деловые люди, устраивая сквозняк. Порывы холодного воздуха обдавали Галю и справа и слева, и скоро у нее заломили ноги в осенних туфельках, окоченели руки в тонких перчатках. «Только бы не свалиться, болеть некогда, — испугалась она. — Добьюсь ли результата?»

И дверь распахнулась шире, и воздух дохнул холоднее, когда вошел, наконец, начальник Турсунов в полковничьей шинели, с неулыбчивым, хмурым лицом. Без всякого интереса взглянул на Галю, кивком головы ответил на ее робкое приветствие.

Галя отметила про себя невоспитанность полковника, не предложившего ей войти в кабинет первой.