Я была женой Нагиева - [8]
То, что я беременна, я поняла в Новый год. Пожалуй, самый скромный из всех, какие только мы отмечали в своей жизни. Шиковать тогда ещё было не на что: у меня зарплата сто тридцать рублей, у Димы — стипендия, целых тридцать. И вот к этому, и так довольно плачевному финансовому состоянию, ещё добавляется вдруг моя беременность. Но я всё равно безумно обрадовалась. А вот Дима…
Представьте себе, первый курс Театрального института, лет и мне и ему — кот наплакал. Он, естественно, просил меня подождать, а я, естественно, просила не просить меня подождать. Без сомнения, Дима был ещё не готов к такому повороту сюжета. Откровенно говоря, и я была не готова.
Дима всё чаще ночевал у своих родителей, а вскоре и вовсе перебрался к ним. Он периодически звонил — я не подходила к телефону. Больше всего мне не хотелось в это время слышать его просьбы «перенести» роды на какое-нибудь отдалённое будущее, хотя бы подождать, когда он закончит институт. Я совершенно не хотела Диму терять, но делать аборт я не хотела ещё больше.
Более того, я легла на сохранение. Будущий отец в это время гулял и «квасил». Это было обидно, дальнейшие отношения казались не только невозможными, но и бессмысленными. Вышла я из больницы с глубоким убеждением, что не буду рядом с ним никогда.
Живот мой рос, я читала книжки «Молодым родителям», готовясь стать образцовой молодой родительницей, и мечтала о том, что назову сына Димой. И о возвращении Нагиева тоже мечтала, но не признавалась в этом даже самой себе.
Восьмого марта Дима позвонил и предложил встретиться на нейтральной территории. Мы выбрали станцию метро «Маяковская». При встрече он подарил мне набор «духи и дезодорант» со словами:
— Давай забудем всё плохое и будем воссоединяться.
Я тогда ревела белугой. Представляете, стоит великоростная девица в длинном элегантном красном пальто и рыдает на весь Невский. Конечно, я согласилась, а как вы думали?
Всё было совсем не так замечательно, как казалось в тот праздничный весенний день. Потому что на самом деле почти ничего не изменилось. Просто Дима перестал упрашивать меня «подождать».
И всё же с ним было намного лучше, чем без него. Правда, от романтических мечтаний назвать сына в честь отца пришлось отказаться. Потому что стало не актуально. Вариантов было немного. Вначале Дима хотел назвать нашего сына Яном. И что бы получилось? Ян Нагиев? По-моему ужасно. Позже, уже в роддоме, Дима предложил на выбор: Андрей, Денис или Кирилл. Не скажу, что хотя бы одно мне как-нибудь особенно понравилось, но ссориться не хотелось. Я ужасно боялась противоречить Диме, зная, какую бурную реакцию это может вызвать. Поэтому просто выбрала из трёх имён самое для себя приемлемое: Кирилл.
Но при регистрации я неожиданно получила, как говорят дуэлянты, удовлетворение. Дима, заполняя необходимую бумагу, записал: «Кирил Дмитриевич Нагиев». Подаёт в окно — ему возвращают: говорят, нет такого имени; он снова пишет — опять возвращают: «Молодой человек, прочтите внимательно». Долгое препирательство закончилось открытием: Кирилл пишется с двумя «л»!
Как ни странно, Дима оказался потрясающим отцом. За что я его ещё больше люблю и прощаю ему все наши ссоры во время беременности. Ведь не так уж легко учиться в Театральном институте и при этом быть отцом маленького ребёнка. Учёба — это подъём в 8 часов и занятия до позднего вечера. А ребёнок — это кричалка и шумелка, живущая по своим собственным часам. Кирилл, например, полагал, что бодрствовать нужно до 4 часов ночи, и переубедить его не было никакой возможности.
Представляю, как Диме было тогда тяжело, потому как он всегда обладал удивительно чутким сном. Стоило мне пошевелиться в постели, тут же следовал вопрос: «Ты куда?» А что «куда»? Куда люди по ночам ходят?
В первую же ночь, когда мы с сыном вернулись из роддома, первым на крик, естественно, проснулся папа. Даже вспомнить страшно, как я тогда испугалась. Шепчу: «Скорую! Срочно! Дима, он умирает!» Я, конечно, слышала, что дети плачут по ночам, но про то, что и мой ребёнок не отличается от остальных, я тогда узнала впервые. Потому что до этого спала как убитая.
Сейчас я понимаю, что на месте Димы сошла бы с ума и давным-давно сбежала. А он стирал пелёнки, ведь никаких памперсов в то время ещё не продавалось, и возил Кирилла ночами по квартире в коляске, держа в свободной руке какой-нибудь учебник.
Но бессонные ночи — это ещё не всё: после рождения Кирилла наше материальное положение, и так не блестящее, соответственно, ухудшилось. Мы жили на деньги родителей и абсолютно ничего не могли себе позволить. Вкус сыра и колбасы мы забыли. А Дима и позже всю нашу совместную жизнь, открывая холодильник, по привычке спрашивал: «А это можно съесть?» — всяческие вкусные и полезные продукты в первые годы, естественно, покупались только ребёнку.
С деньгами нужно было что-то делать. Работу искали везде. Но устроиться куда-то оказалось очень сложно.
Как-то в пик нашего безденежья к Диме, ожидавшему меня в Катькином садике, подсела красивая женщина. Они разговорились о жизни, о том о сём… А потом она спрашивает:
Макс фон дер Грюн — известный западногерманский писатель. В центре его романа — потерявший работу каменщик Лотар Штайнгрубер, его семья и друзья. Они борются против мошенников-предпринимателей, против обюрократившихся деятелей социал-демократической партии, разоблачают явных и тайных неонацистов. Герои испытывают острое чувство несовместимости истинно человеческих устремлений с нормами «общества потребления».
Проза Азада Авликулова привлекает прежде всего страстной приверженностью к проблематике сегодняшнего дня. Журналист районной газеты, часто выступавший с критическими материалами, назначается директором совхоза. О том, какую перестройку он ведет в хозяйстве, о борьбе с приписками и очковтирательством, о тех, кто стал помогать ему, видя в деятельности нового директора пути подъема экономики и культуры совхоза — роман «Год змеи».Не менее актуальны роман «Ночь перед закатом» и две повести, вошедшие в книгу.
Ростислав Борисович Евдокимов (1950—2011) литератор, историк, политический и общественный деятель, член ПЕН-клуба, политзаключённый (1982—1987). В книге представлены его проза, мемуары, в которых рассказывается о последних политических лагерях СССР, статьи на различные темы. Кроме того, в книге помещены работы Евдокимова по истории, которые написаны для широкого круга читателей, в т.ч. для юношества.
Молодого израильского историка Мемориальный комплекс Яд Вашем командирует в Польшу – сопровождать в качестве гида делегации чиновников, группы школьников, студентов, солдат в бывших лагерях смерти Аушвиц, Треблинка, Собибор, Майданек… Он тщательно готовил себя к этой работе. Знал, что главное для человека на его месте – не позволить ужасам прошлого вторгнуться в твою жизнь. Был уверен, что справится. Но переоценил свои силы… В этой книге Ишай Сарид бросает читателю вызов, предлагая задуматься над тем, чем мы обычно предпочитаем себя не тревожить.
Я и сам до конца не знаю, о чем эта книга. Но мне очень хочется верить, что она не про алкоголь. Тем более хочется верить, что она совсем не про общепит. Мне кажется, что эта книга про тех и для тех, кто всеми силами пытается найти свое место. Для тех, кому сейчас грустно или очень грустно было когда-то. Мне кажется, что эта книга про многих из нас.Содержит нецензурную брань.