Я боюсь мошек - [7]

— Спасибо, Сан-Антонио!

Он пошел в хвост самолета. Дверца его камеры была такой низкой, что ему пришлось сложиться пополам. Эта камера была не больше телефонной будки и значительно ниже ее. Обшитая свинцом дверь захлопнулась. Оправдано ли было использование свинца в этом случае? Не знаю. Эту меру предосторожности мы приняли на всякий случай, и я надеялся, что от этого будет какой-то толк.

Летчик вопросительно посмотрел на меня. В знак согласия я кивнул. Тогда он поднял руки вверх, предупреждая наземный персонал, что мы взлетаем. Через минуту тормозные башмаки уже были вытащены из-под колес.

Запустился левый мотор, потом правый… Самолет вздрогнул, медленно покатился по дорожке, набрал скорость, и я увидел, как наземные огни стали быстро удаляться. Мы оторвались от земли… Пути назад больше не было.

Я надел шлемофон, к которому был прикреплен изогнутый стальной стержень с небольшим микрофоном, и нажал на кнопку включения.

— Алло! Ларье?

— Да.

— Все прошло хорошо?

— Очень хорошо.

— Вы пристегнулись ремнем?

— Я не в первый раз лечу на самолете!

— Я так и думал… Вы видите сверток под вашим сидением?

— Это мой парашют?

— Именно. Вы сумеете его надеть?

— Да.

— Хорошо, вы сделаете это в нужный момент. Я предупрежу вас. Вы заметили в вашей кабине специальный люк? Прыгать вы будете через него. Он закрыт на две задвижки, вы их видите?

— Вижу.

— О'кей! Рядом с парашютом я положил для вас бутылочку шотландского виски. Если угодно, вы можете приложиться к ней уже сейчас!

— Спасибо. Я никогда не пью спиртного.

— И напрасно. Мне кажется, хороший глоток вам бы не повредил.

Он не ответил. Я не знал, что еще ему сказать. Пилот получил инструкции Ларье по телефону. Он знал, над какой точкой Германии выбросить нас. Вместе мы изучили карту этого района. Если верить указаниям моего товарища, лаборатория находилась между чешской границей и Бреслау, у подножия Рудных гор, в двадцати километрах от Швейдница. Чтобы добраться туда на этой развалюхе, нам нужно было не менее двух часов. В подобных случаях два часа кажутся более длинными, чем жизнь паралитика…

Двигатели ровно гудели. Луна разливала яркий свет. Внизу людишки спокойно храпели или занимались любовью.

Я погрузился в мечты. Мысли мои были расплывчатыми, как клей, и такими же вязкими. Шум мотора действовал на меня усыпляюще. Внезапно я услышал тревожный голос Ларье:

— Сан-Антонио!

— Слушаю!

— Мне плохо!

Только этого не хватало! Я предусмотрел все, кроме обморока Ларье… Если он рассчитывал, что я суну ему под нос флакон с нашатырным спиртом, то попал пальцем в небо.

— Что вы ощущаете, старина?

— Головокружение… У меня кружится голова и подташнивает…

— Выпейте немного виски.

Я услышал слабый звук открываемой бутылки.

Я попытался восстановить в памяти симптомы, наблюдавшиеся у тех, кого заразил Ларье. Старик говорил о потении и удушье. Он не упоминал ни о головокружении, ни о тошноте.

— Ларье!

Ответом мне был жалобный вздох.

— Плохо дело?

— Не слишком хорошо.

— Вы выпили виски?

— Да.

— Я думаю, у вас это от высоты… К тому же вы находитесь в тесном пространстве… Откройте вентиляционное окошко в левой стенке вашей кабины.

Прошла минута. Я не осмеливался задать вопрос о его делах. Наконец, он сказал:

— Мне немного лучше, Сан-Антонио. Мне кажется, вы были правы: виновата нехватка воздуха…

Я не смог сдержать глубокого вздоха.

— Вот видите! Не нужно терять присутствия духа, старина. Потерпите еще полтора часа, и мы будем на месте.

Я догадывался, что мой голос был последней нитью, связывающей его с миром.

— Поговорите со мной, Сан-Антонио, — попросил Ларье. — Мне хочется открыть люк и выпрыгнуть без всякого парашюта!

— Не говорите ерунды, Жан! Не надо разбивать компанию! Вы напомнили мне старую шутку об одном типе, который прыгал с парашютом в первый раз. Он спросил у своего приятеля:

— Что делать, если зонтик не раскроется?

— Тогда ты можешь потребовать, чтобы тебе выдали другой, — ответил тот.

Я не ожидал, что Ларье засмеется. Шутка была неважной, к тому же, чтобы развеселить парня со смертью на плечах, нужно было обладать чертовским чувством юмора. Тогда, чтобы прервать молчание, я принялся молоть всякую чушь.

От непрестанной болтовни у меня пересыхало в горле, и, чтобы промочить его, я время от времени использовал отличное средство из своей бутылки.

Когда, почувствовав себя вконец измотанным, я замолк, светящийся циферблат часов сказал мне, что до цели нам оставалось только пятнадцать минут.

— Как мы будем поддерживать связь на земле? — внезапно спросил Ларье.

Не ломайте себе голову, у каждого из нас есть переносная рация. Ваша лежит под парашютом, не забудьте надеть ее на шею перед тем, как прыгать.

— Прекрасно!

Самолет продолжал лететь на большой высоте. Я подумал, что радары наверняка засекли нас… Однако наш опытный пилот казался совершенно спокойным.

Он обернулся ко мне и дал команду надеть парашют. Я передал приказ Ларье:

— Подготовьтесь… Мы на подходе.

Сам я натянул сбрую и проверил крепления. Мне предстояло впервые шагнуть в пустоту, и это немного пугало. Мне объяснили, как пользоваться этим зонтиком, но, даже все прекрасно поняв, я испытывал некоторую робость. Как будто нашу программу составлял какой-нибудь шутник. Сейчас раздастся команда «Срочный спуск!», а потом «Расправить перья!»