Я беду от тебя отведу - [48]
— Что здесь случилось, пока меня не было? — потрясённо спросила я у Джека, но он лишь жалобно заскулил в ответ и, сгорбившись, сел, отвернув в сторону морду, словно боясь, что я увижу его слёзы.
— Ты всё понимаешь, — грустно сказала я ему. — Жаль, что ты не человек и не можешь сказать…
Пёс завилял хвостом, подбежал ко мне, сунул голову под мою руку и замер.
Расслабиться и отдохнуть не получилось. В моей голове беспрестанно, словно птицы в клетке, бились вопросы.
Что Кире нужно было от меня? Зачем она приезжала?
Почему они решили, что я покинула Москву и вернулась в Велиж? Откуда им известен мой адрес?
С утра я зашла в ветлечебницу, чтобы забрать свои вещи, которые в расстройстве забыла после увольнения. Из вежливости я решила поздороваться со своими бывшими сослуживцами и постучалась в дверь главврача. Обычно он приходил за час до начала рабочего дня, но сейчас из-за двери никто не ответил. В конце коридора уборщица мыла пол.
Я повернула ручку и осторожно приоткрыла дверь. В кабинете никого не было. Только четыре засохших гвоздики в вазе на подоконнике и фотография в чёрной рамке.
— А… Сергей Вениаминович? — спросила я у уборщицы, выглядывая обратно в коридор, хотя всё уже и так поняла сама.
— Он скончался.
— Не может быть! Как скончался? От чего?
— Обширный инфаркт после тяжёлого инсульта. Неделя, как похоронили его. Теперь Константин вместо него. Временно исполняющий обязанности.
— Ты зачем пришла? — раздражённо спросил Ипатов, появляясь на пороге кабинета. — Хочешь попроситься обратно? Не возьму, даже не проси.
— Да я и не собиралась. И вообще-то я ненадолго. Пришла вот, вещи свои забрать. Завтра утром у меня поезд.
— Хм… И где же ты теперь живёшь?
— В Москве.
— Нашла, что ль, себе папика? — презрительно поинтересовался он.
— Неа. Я в университет поступила. В медицинский, имени Пирогова.
— М-да… — потрясённо пробормотал он, доставая пачку сигарет и закуривая прямо в кабинете.
Я вышла из клиники, проклиная себя за своё малодушие и эгоизм. Бедный Сергей Вениаминович! Ну как же так? Он был совсем ещё не старый, и вдруг раз — и нет человека… Почему я не попыталась ему помочь? Я думала о себе. Ведь я знала, что с ним и каковы будут последствия его болезни. И мне тогда было раз плюнуть — удалить этот ерундовый тромб! Из-за своей обиды и гордости я предпочла бездействовать, хотя должна была что-то сделать. Но теперь уже ничего не исправить…
Перед отъездом я решила искупаться в реке и пополнить свои запасы глины.
Наплававшись вдоволь, я намазалась серой глиной с головы до ног и, отжимая рукой воду с волос, села у песчаной горки. Задумавшись, я попыталась представить себе свою будущую жизнь, но какая-то странная тревога поселилась во мне, и я не могла понять её причину.
Кто-то кашлянул у меня за спиной.
Оглянувшись, я вздрогнула. Рядом со мной стоял незнакомый старик с велосипедом. На одном плече у него висел моток чёрного провода, свёрнутый в кольцо, а на втором — старый школьный ранец на ремне. Откуда он тут только взялся? Я бы не могла не заметить, как старик шёл по берегу, разве что он спустился с горы, но вряд ли бы у него это получилось с такой тяжелой ношей и велосипедом, да и мой тонкий слух сразу же уловил бы скрип колёс его ржавого «коня».
— Помнишь тот день? — спросил он, мечтательно улыбаясь и смотря в небо.
— О чём вы? — насторожилась я.
— В тот день было так же, как и сегодня, — последовал загадочный ответ.
— В какой день?
— В тот день, когда родилась Дочь Грозы.
— Я вас не понимаю… — растерянно сказала я.
— Не ходи на поле, — предупредил старик с серьёзный видом, перестав улыбаться.
— Почему?
— Гроза скоро начнётся, — он многозначительно поднял указательный палец вверх.
Я взглянула на небо — на нём не было ни облачка.
— С чего вы взяли? — усмехнулась я и перевела взгляд на старика, но не увидела его на берегу. Он исчез. Чудеса какие-то… Завязав кое-как полотенце на талии, я вскарабкалась на горку и покрутилась в недоумении. Старика нигде не было видно, словно он вдруг взял и испарился в воздухе. Неужели у меня от жары начались галлюцинации? Стайка ребятни прибежала на пляж, но, увидев меня, измазанную глиной, дети с испуганным визгом и смехом помчались по отмели к песчаной косе, которую катера и баржи обходили стороной. Я тоже засмеялась и, сбросив полотенце, с разбегу прыгнула в воду, смывая с себя грязь.
Возвращаясь домой, я шла по краю поля, несмотря на странное предостережение старика-«призрака». Это был самый ближний путь от реки до моего дома. Я почти дошла до перелеска, ведущего к окраине города, как внезапно Джек насторожился, глухо зарычал, взъерошив загривок, и стал нюхать воздух. На всякий случай я взяла его за ошейник покрепче. В июле после покоса здесь всегда водилось много гадюк, охотящихся на полёвок. Но Джек продолжал рычать и волноваться, смотря куда-то на противоположную сторону поля — откуда мы пришли. Я посмотрела туда, куда был устремлён взгляд собаки. По полю, возле самой кромки леса двигалась маленькая едва заметная чёрная точка. Я включила своё «второе» зрение, и, увеличив «линзы», сфокусировала их на подозрительном предмете, который при ближайшем рассмотрении оказался большой чёрной овчаркой. Огибая поле и следуя нашим же путём, собака приближалась к нам. Я держала рвущегося Джека. Чёрный пёс добежал до угла поля и остановился в каких-то пятнадцати метрах от нас. Теперь я окончательно разглядела его и поняла, что ошиблась. Передо мной была вовсе не собака, а самый настоящий волк — крупный, изящный, с чёрной лоснящейся шерстью без единого светлого пятнышка. Высунув розовый язык, он дышал по-собачьи: видимо, ему было жарко. Что-то странное, противоестественное было в этом волке. А именно: его глаза, которые имели совершенно несвойственный для волков цвет — светло-зелёный, как два изумруда, — и они смотрели на меня вполне осмысленным, почти человеческим взглядом. Волк, грациозно вытянув вперёд длинные, худые лапы, улёгся на дороге, не сводя с меня своих удивительных глаз. Джек жалобно заскулил и завилял хвостом. Я догадалась, что это волчица, и снова испытала чувство неясной тревоги. В этот момент у меня возникло короткое отрывочное воспоминание из детства, связанное с историей о скоропостижной смерти кабана. Скорее, это было бессознательным проявлением памяти ощущений тела, нежели разума; и я, как и тогда — в минуту сильной опасности, — почувствовала, будто всё, что меня окружает, начинает менять свои физические свойства. Возможно, я приготовилась повторить тот жестокий опыт, если вдруг волчица вздумает напасть на меня или Джека. Но она не проявляла никаких признаков враждебности и спокойно продолжала лежать на брюхе, смотря на нас. Мне даже показалось, что она улыбается.
Ад строго взимает плату за право распоряжаться его силой. Не всегда серебром или медью, куда чаще — собственной кровью, плотью или рассудком. Его запретные науки, повелевающие материей и дарующие власть над всесильными демонами, ждут своих неофитов, искушая самоуверенных и алчных, но далеко не всякой студентке Броккенбургского университета суждено дожить до получения императорского патента, позволяющего с полным на то правом именоваться мейстерин хексой — внушающей ужас и почтение госпожой ведьмой. Гораздо больше их погибнет в когтях адских владык, которым они присягнули, вручив свои бессмертные души, в зубах демонов или в поножовщине среди соперничающих ковенов. У Холеры, юной ведьмы из «Сучьей Баталии», есть все основания полагать, что сука-жизнь сводит с ней какие-то свои счеты, иначе не объяснить всех тех неприятностей, что валятся в последнее время на ее голову.
Джан Хун продолжает свое возвышение в Новом мире. Он узнает новые подробности об основателе Секты Забытой Пустоты и пожимает горькие плоды своих действий.
Что такое «Городские сказки»? Это диагноз. Бродить по городу в кромешную темень в полной уверенности, что никто не убьет и не съест, зато во-он в том переулке явно притаилось чудо и надо непременно его найти. Или ехать в пятницу тринадцатого на последней электричке и надеяться, что сейчас заснешь — и уедешь в другой мир, а не просто в депо. Или выпадать в эту самую параллельную реальность каждый раз, когда действительно сильно заблудишься (здесь не было такого квартала, точно не было! Да и воздух как-то иначе пахнет!) — и обещать себе и мирозданию, вконец испугавшись: выйду отсюда — непременно напишу об этом сказку (и находить выход, едва закончив фразу). Постоянно ощущать, что обитаешь не в реальном мире, а на полмиллиметра ниже или выше, и этого вполне достаточно, чтобы могло случиться что угодно, хотя обычно ничего и не происходит.
Главный персонаж — один из немногих уцелевших зрячих, вынужденных бороться за выживание в мире, где по не известным ему причинам доминируют слепые, которых он называет кротами. Его существование представляет собой почти непрерывное бегство. За свою короткую жизнь он успел потерять старшего спутника, научившего его всему, что необходимо для выживания, ставшего его духовным отцом и заронившего в его наивную душу семя мечты о земном рае для зрячих. С тех пор его цель — покинуть заселенный слепыми материк и попасть на остров, где, согласно легендам, можно, наконец, вернуться к «нормальному» существованию.
Между песчаными равнинами Каресии и ледяными пустошами народа раненое раскинулось королевство людей ро. Земли там плодородны, а люди живут в достатке под покровительством Одного Бога, который доволен своей паствой. Но когда люди ро совсем расслабились, упокоенные безмятежностью сытой жизни, войска южных земель не стали зря терять время. Теперь землями ро управляют Семь Сестер, подчиняя правителей волшебством наслаждения и крови. Вскоре они возведут на трон нового бога. Долгая Война в самом разгаре, но на поле боя еще не явился Красный Принц. Все умершие восстанут, а ныне живые падут.
Никогда неизвестно, кто попадёт тебе в руки, вернее, кому попадёшь в руки ты, куда это тебя приведёт, и в кого превратит. Неизвестно, что предстоит сделать для того, чтобы мир не погиб. Неизвестно, как сохранить близких, которых у тебя никогда не было.