XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим - [17]
С этим противоречием я не раз сталкивался и в исторической литературе, и в жизни. Например, когда я читал лекции в Салониках, мне греки, происходившие из Турции, тоже говорили, что Турция – их родина, а Греция – отчизна.
Суровой учительницей была госпожа Йохансон, крупная, пышнотелая вдова, жившая во дворе Конвента Святого Духа[39]. Она преподавала географию и заставляла выполнять практические задания, требовавшие терпения и ловкости рук. Раз в год каждому выдавался большой лист фанеры; следовало выкрасить его в синий цвет и из цветного пластилина выстроить на нем горы, причем для вершин использовать пластилин самой темной окраски, а чем ниже, тем светлее. Или из мокрого песка в ящике соорудить остров, по форме – Суматру или, скажем, Борнео. И сегодня помню, что самым сложным оказался остров Целебес – у него была совсем необычная, «танцующая» форма. Пришлось изрядно попотеть, песок не хотел держаться, незаконченный «остров» то и дело рушился. С пластилином справляться было тоже нелегко. Кажется, в 1933 году госпожа Йохансон назначила объектом моих усилий Испанию. Я работал с атласом Андре (Andrees Allgemeiner Handatlas[40]) и лупой, перенося сантиметр за сантиметром на синий фанерный лист все горные гряды, все сьерры. Сдав плоды своих усилий, я получил четверку с плюсом – к какой-то там мелочи учительница все-таки придралась. Когда через два года в Испании началась гражданская война и мы узнавали последние известия с фронта, я мог, не глядя на карту, сказать: «Ага, теперь им нужно преодолеть сьерру». – «Откуда ты знаешь?» – «Всему виной госпожа Йохансон и ее задания!»
Каждый в классе знал и выполнял свою задачу. Если ты один раз не справлялся с заданием, это прощалось, но на второй раз тебя в субботу оставляли в классе после уроков, и школьный служитель господин Полис показывал, какую часть пола ты должен, согласно указанию госпожи Йохансон, вымыть до блеска. Уже вечером, часов в семь она приезжала и белым батистовым платочком проводила по полу – если на батисте оставался хоть малейший след, надо было вымыть пол еще раз. На уроках нам нужно было также по карте назвать все порты восточного побережья Америки с Севера до Юга. А потом западного побережья – с Юга наверх. Я до сих пор знаю названия всех латиноамериканских столиц и тысячи тому подобных вещей. В результате мы освоили географию действительно хорошо.
Еще был у нас учитель фон Бёттихер, одинаково плохо преподававший целых три предмета – математику, физику и химию, поэтому у меня в памяти он остался главным образом как солдат ландесвера[41], освобождавший Ригу 22 мая 1919 года от большевиков[42]. Ежегодно 22 мая мы слышали от него один и тот же рассказ. Он бежал четвертым или пятым в атаку по мосту, который находился на месте теперешнего Каменного моста через Даугаву[43]. Бывало, если мы не были готовы отвечать и хотели сорвать урок, это поручалось нашему однокласснику Венцелидесу. Тот поднимался и с самым невинным видом задавал вопрос: «Скажите, господин учитель, кто же все-таки бежал по мосту третьим? А то мы спорим, спорим…» Бёттихер с новым вдохновением начинал свой рассказ, и тут уж его было не остановить до самого звонка. Однако что ж – в конечном счете его рассказ мне оказался полезен. Когда позднее дочь Вернера Бергергрюна, известного балтийско-немецкого писателя, воевавшего тоже на стороне ландесвера, пересказывала мне то, что знала о событиях мая 1919 года со слов отца, выяснилось, что в главном эти события мне уже известны по воспоминаниям моего школьного учителя.
Еще нельзя не упомянуть учителя естествознания Штолля, считавшегося самым выдающимся микологом Балтии. Он уже тогда каждый год устраивал выставку грибов в Музее природы. Если его урок выпадал на понедельник, он являлся к нам прямо после «охоты» и выкладывал на стол свои трофеи. Внушительная фигура – бородатый, в походной одежде. Одно время, кажется, в 1917 году, он был заместителем директора Зоосада. Когда немцы заняли Ригу, в город прибыл император Вильгельм II, посетивший и Зоологический сад. Директор в тот раз приболел, германского кайзера встретил Штолль, и монарх пожал ему руку. Об этом событии он рассказывал у нас в классе: «И тогда я начал звать – Генрих, Генрих! И своей ладонью, еще хранившей тепло руки императора, я погладил сына по щеке».
Когда Гитлер пришел к власти, состоялось общее собрание школы, и Штолль сказал: Бог, наконец, вложил Германию в руки человека, достойного этой власти. Нацистом Штолль, однако, не был, он лишь был убежденным консерватором. Среди наших учителей нацистом был, например, молодой преподаватель истории Латвии. Я его встретил в Германии, когда ему исполнилось уже 85 лет, и он по-прежнему считал, что Гитлер был для Германии наилучшим решением, но ему не надо было выходить за пределы страны.
В нашей 10-й Немецкой начальной школе не было никакой конкуренции. Все знали, что по истории лучший – Петр, а, скажем, в математике силен Эдуард Бирнбаум. Не меряясь силами, мы и учились ни шатко, ни валко. Герберт Дубин как-то, увидев мои школьные отметки, сказал: «Какой ужас!». Он учился классом старше.
