Wolfhill - [47]

Хан, говоря честно, не сразу сообразила, что находится не в своей комнате. Пока её тело и разум боролись-свыкались с меткой, образ Чонина, иллюзорное чувство его запаха, присутствия и его обеспокоенный голос — были единственным её ориентиром. Поэтому ничего удивительного в том, что она чувствовала себя прекрасно, находясь на его территории, — не было.

Она грезила им, была благодарна, что даже так, на подсознательном уровне, он её не оставлял; порывалась сразу же кинуться на его поиски, а он…

… стоит, словно он провинился в чём-то, будто просит прощения и хочет сбежать.

— Я рад, что ты в порядке, — Ким говорит, глядя перед собой, оставляя девушку созерцать лишь его профиль, — Правда рад.

— Очень надеюсь.

Чонин слышит раздражение в её голосе и оборачивается.

— Почему ты так себя ведёшь, Чонин? Что-то не так?

И парень почему-то начинает злиться. Смотрит в доверчивые глаза напротив и злится.

— Что-то не так? — шипит, — Ты ведь не серьёзно? Я поставил тебе чёртову Метку.

Раныль будто удивляется, хлопает ресницами и комично округляет рот. А потом догадывается и улыбается.

— Так ты из-за неё этот спектакль устроил?

— Ты не понимаешь, что это значит, — Чонин качает головой и пытается отстраниться.

— Не понимаю, — соглашается Раныль, — Но мне и не надо понимать. Она на меня не действует, — и прикусывает губу в попытке удержать улыбку.

Чонин каменеет.

— Что ты имеешь ввиду?

— Я говорю, что ваша хвалёная Метка не действует. Она не заставляет меня в тебя влюбиться — вот, что я говорю.

Чонин выдыхает и всё ещё смотрит недоверчиво. Он никогда не видел Меченого человека и не имеет понятия, как с ними обращаться. Ещё более непонятней, откуда она это знает?

И, словно прочитав его мысли, она объясняет:

— Твоя мама много говорила со мной, пытаясь пробудить, пока ухаживала за мной.

И пожимает плечами.

— Ничто, в принципе, не может заставить меня в тебя влюбиться насильно, Чонин. Уже не может, — качает она головой. А потом делает то, чего Чонин боялся хотел больше всего.

Подсаживается ближе.

Кладёт свою совсем-совсем холодную ладонь поверх его, в противовес, горячей, что простыне под ней в пору бы загореться.

А потом смотрит так призывно-отчаянно, что Чонин понимает дальше всё сам.

Он бережно, словно она может сломаться из-за любого нелепого движения, кладёт её руки себе на плечи, притягивает к себе за талию, так чтобы она удобно умостилась у него на коленях и зарывается носом ей в шею. На инстинктивном уровне безошибочно находит поставленную собой метку и прижимается к ней горящими губами. Раныль тяжело выдыхает и крепче хватается за его плечи.

— Прости меня.

— Тш-ш-ш. Ты не сделал ничего плохого. Ты спас меня. Нас всех.

Чонин издает нервный смешок, ни разу с ней не соглашаясь.

— Хватит себя винить. Имей ввиду, мы теперь связаны намного крепче, чем ты думаешь. Всё, что чувствуешь ты, передаётся и мне. И прямо сейчас мне больно.

Она сжимает своими ладошками его лицо и ловит надломленный взгляд карих глаз. Чонин слушает её слова, пытается их принять и старается думать меньше, на самом деле. Поворачивает голову вправо и целует её ладонь.

— Хорошо.

А потом притягивает к себе и целует. У Раныль разом отнимается воздух из груди, взрывается целая вселенная внутри и это неконтролируемое желание целовать Чонина вечность…

У неё холодные ладони, но горячие губы и тёплый язык. Чонин сжимает девушку в руках сильнее, чем следовало бы, и он потом обязательно попросит у неё прощения за эту грубость, но сейчас он просто не в состоянии выпустить девичье тело из кольца своих рук, отпустить её губы. Но Раныль, его девочка, льнёт ближе, просит больше, и сил терпеть, если честно, больше нет.

Чонин ждал слишком долго. Раныль, кажется, ждала не меньше.

— Каким надо быть придурком, чтобы лишать себя этого так долго, — хрипит Чонин между поцелуями, а Раныль улыбается бесконечно счастливо и лишь пожимает плечами.

Действительно, каким же?

XV

Раныль чувствует себя хорошо. Для человека, который много ни мало пережил почти смерть, она чувствует себя прекрасно.

Внизу бабушка готовит завтрак и делает всё в тишине. Девушка лежит на своей кровати и улыбается сквозь слёзы, представляя, как та старается издавать как можно меньше шума, чтобы дать внучке поспать дольше. Раныль пытается улыбнуться своим мыслям, хотя больше всего ей хочется сейчас броситься к ней и обнять.

* * *

На следующее утро после её пробуждения в доме Чонина бабушка увезла её домой, но не проронила с тех пор ни слова. Она была как обычно заботлива — приносила еду в кровать, взбивала подушку — но не разговаривает с Раныль все три дня.

Хан прекрасно понимала, что бабушка винит себя в приключившемся с ней, презирала Метку и, кажется, теперь и себя. Девушка слышала редкие всхлипы по ту стену комнаты, бабушкины тихие шаги, пролёгшие синяки под её глазами и ей самой становилось плохо каждый раз.

Почему все вокруг винят себя, когда ничьей вины нет и не было?!

— Бабушка, поговори со мной.

Госпожа Хан вздрагивает от хриплого голоса внучки и оборачивается. Раныль определённо стало лучше, она, как и всегда, одета в свою привычную домашнюю одежду и стоит на пороге кухни. Будто ничего и не было.