Вызывной канал - [46]
— На рейд, — скомандовал Мастер.
— Ничего, на катере доберётся. На водку деньги есть, и на катер найдёт.
И ко мне:
— Ругаешь меня, наверное? Ну, прости подлеца. Поверил пьянице этому, что пока он "приход оформляет", ни одна собака нас не тронет. Да и Дед тоже: "Топливо кто экономить будет? Лейтенант Шмидт?"
— Очень зашибся? Потерпи, полечим тебя немного, когда на якорь станем. Очень прошу тебя, хоть на руле постой. Кела на палубе сам справится.
Уговаривает он меня, что ли? Или я уже не матрос-рулевой, а девка цельная? И вся злость на него прошла даже. Снялись мы, мили полторы от порта отбежали и железяку, якорёк то-бишь, за борт бухнули.
Мастер с крыла на крыло через рубку бегает, две смычки за борт вытравить командует. И опять со своим "пожалуйте". Уже не злюсь, посмеиваюсь в усы над вежливостью его палубной, а он видимо решил меня совсем огорошить:
— А что, Пашенька, — говорит, — если мы тебя старпомом сделаем?
— Да ты не дрейфь. Не боги горшки обжигают. Я натаскаю. Ничего в судоводительской науке сверхъестественного нет. А корочки — купим. Раз уж всё равно все недипломированными стали.
И дальше продолжает. Мол, парень я неглупый. По-английски, опять же, сносно натаскался на большом флоте… На турции-греции побежим, совсем это не лишним будет. Да и собутыльники и деловые партнёры по всяческой контрабанде меня, небось, в Турции ждут не дождутся.
И кто ему про меня набрехал такого? Главное — всё правда. Даже про контрабас.
Когда подвалил рейдовый катер, и Скользкий начал зудеть, что это его на берегу бросили, я посмотрел на его наглую харю с крыла мостика и про себя подумал:
— Ну подожди малёк, братишка. Покувыркаемся ещё.
И на обеде, когда вся толпа расшумелась, первым сказал: "Стоять. Нас без документов и в Одессе-маме не очень-то ждут. Замахаешься объяснительные сочинять."
Кела, коллега мой, первым меня поддержал. Хотя, казалось бы. Какие у матросов дипломы?
Да, пожалуй, тогда и началась моя болезнь. Но пока ещё не помполитская. Эта дрянь, что из меня полезла, иначе совсем называется.
Вот тут и начались у нас швартовки, перешвартовки, постановки на якорь и снятия с якоря. Регулярные. По нескольку раз на дню. Но механики уже почему-то не бухтели, что это ж им всю ночь "малыша" гонять, а топливо и моторесурс надо экономить (и спать им, маслопупым, хочется), а
Скользкому уже не надо было на берег (ни к корешам, ни к любимым женщинам).
Совсем не зудеть Скользкий не мог:
— Ну что он орёт на меня с мостика? Не держи якорь-цепь. Не обжимай стопора! Я что, держу, или первый год замужем? Да отработай ты назад машиной и две смычки выйдут пулей! Или у нас тут кукольная комедия?
Вежливости палубной у нашего мастера действительно поубавилось, орать стал на Скользкого. Это всегда полезно, но тут уж — зря. На 16 метрах под килём полста метров цепи сами не высыпятся, это вам любой скажет. И швартоваться с бросательным концом на лушпайке нашей — дурной тон. Гоги Ирокезович, или его единственный швартовщик-инвалид конец этот примут? Ох уж эти замашки пароходские!
Да носом ткнись в причал, собственный матрос выскочит, и сам гаши на кнехты понабрасывает. Нечего тут за десять метров целиться, машину стоповать, а потом орать в матюгальник всякое. Не на балкере.
Но бухтеть в тряпочку — это наше право. Бухтишь, но выполняешь, и с советами своими к капитану ж не лезешь. С мостика виднее. Да и на нормального, без всяких "извини-подвинься", судоводителя стал наш Палыч больше похож.
Оно и понятно: мы загораем себе третью неделю, Кукла лягушек в окрестных болотцах гоняет, а Мастер каждый световой день по ОМОНам, афганцам, ворам в законе и прочим властям мотается.
В контрразведке ему гранату подарили, на будущее.
ОМОН был тбилисский, батумские власти его не жаловали.
Воры от дел отошли. Какой закон? Беспредел настал в Батуми.
Собрал нас Мастер, мол так и так, будем документы новые всем покупать. Деньги целы пока. Ну, прийдётся ещё месячишку без зарплаты, народ, перекантоваться. А иначе из Батуми этого нам не уйти.
— Без денег, так без денег, — согласились мы. А что делать?
Я вообще на ПТСе нашем — человек свежий был.
Не команда — а мясное ассорти в тазу для бритья.
Родион (он же — Радик) — этот из техфлота. Мели от Усть-Дунайска до Туапсе он не просто знал, он их создавал. Говорят, именно его шаланда присыпала ту подводную лодку на грунте. При чём тут кефаль? Шаланда — это баржа такая. Песок от землечерпалок в районы свалок грунта отвозит. А Вы что подумали?
Кубанская фракция (боцман, кандей и второй матрос) попала на 93-ий с "Востока". Променяли двухсотметровое шило на наш обмылочек. "Восток" — дело тонкое. Одних баб в экипаже — под шесть сотен. Боты разъездные — как раз с наш "таз для бритья". По одиннадцать месяцев в рейсе, и денег не платят. Тут не только на тазик, на "тузик" (на душегубку, по-вашему) сбежишь.
Кубанцы вообще — народ интересный, кавказских кровей. Сегодня морды в кровь друг другу побьют, завтра — опять кунаки. Шашкой махать им по Менделю и Моргану положено.
— А шо, есаул, можить зря мы вчерась студентов в капусту порубали?
— Може й марно. А в тим — нехай не плошають.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.