Лето выдалось почти таким же жарким, как в прошлом году, разве что без крупных пожаров. Нередко Павел в выходные дни отправлялся с семьей на расположенное неподалеку озеро, иногда оставался с ночевкой — для такого случая держал в багажнике машины большую палатку и походную утварь. Так произошло и в тот злосчастный августовский вечер — после дневных купанья и рыбалки приготовили уху, поужинали, посидели немного у костра за разговорами, а затем уложили детей спать. Сам Павел с женой остались ночевать в просторном джипе, разложив в нем сиденья, распылили еще репелленты от комаров. Уже заснул и вдруг среди ночи проснулся от неожиданно возникшего чувства тревоги. Полежал с минуту, прислушиваясь, но ничего беспокоящего не заметил — только лишь плеск волн у берега, да стрекотание сверчков. Все же стал, оделся и направился к палатке проверить детей, тогда и обнаружил неладное — старших, Василька и Кристины, не оказалось.
Бросился к берегу — почему-то сразу пришла мысль о том, что они пошли купаться, остыть от жаркой духоты, — в лунном свете увидел на песке одежду детей. Стал приглядываться и заметил в метрах пятидесяти на поверхности воды их смутные очертания, уже было хотел звать к себе, когда услышал захлебывающий крик сына:
— Папа, мы тонем…
Бегом, на ходу скинув куртку и обувь, Павел помчался на помощь, с ходу ворвался в воду и поплыл изо всех сил, но не успел — детей на поверхности уже не было. Не помнил, сколько времени искал, только все безуспешно и лишь когда почувствовал, что больше нет сил и сам может остаться на дне, повернул к берегу и на остатках воли добрался до мелководья. После еще не раз отправлялся найти тела, упорно вырывался из рук жены, просившей одуматься и звать спасателей, пока она не вцепилась в него мертвой хваткой и не отпустила. Застыл в смертной тоске, отчаяние не позволяло хоть о чем-то думать, а потом упал вниз головой на песок и завыл, как раненый волк. Не помнил, что произошло позже, пришел в себя лишь на рассвете, он все еще лежал на берегу, только на постеленной циновке и накрытый шерстяным одеялом. Рядом сидела Саша и дремала, но когда повернулся к ней, она тут же открыла глаза и сказала:
— Паша, надо ехать в поселок и звать людей на помощь…
События того дня остались в памяти Павла как в страшном сне, от которого невозможно проснуться — он что-то делал, куда-то ездил, разговаривал, просил и требовал, но все происходило как бы вне его сознания, душа же хотела лишь одного — чтобы оставили в покое и раствориться в горе. Никак не мог смириться с мыслью — сына с дочерью уже нет и ничего не поделать. Мучило признание своей вины в происшедшем тогда на берегу — ведь мог спасти их, если бы не потерял ту минуту, — и оно резало сердце будто раскаленным железом. А жестокие слова Оли, которой сам сообщил страшную весть после того, как спасатели нашли в озере тела утонувших детей и увезли в морг: — Ты убийца, я проклинаю тебя, будешь мучиться до последних дней! — принял как должную кару для себя.
После похорон Павел замкнулся, не хотел кого-либо видеть, дни и ночи напролет сидел в своем кабинете, выходил лишь при крайней нужде. Что-то сломалось в нем, тот внутренний стержень, который заставлял жить и добиваться чего-то. Приходили мысли покончить с собой и прервать мучения, останавливало понимание — он нужен родным ему людям. И оно помогло со временем как-то встряхнуться, пересилить горе и вернуться к реальной жизни со всеми ее хлопотами, заботой о других. Вышел на службу, исполнял свои обязанности, но прежняя увлеченность ушла, просто заставлял себя через силу продолжать работу. Долго не выдержал, да и не счел нужным дальше терпеть маяту, через месяц подал Медведеву заявление об увольнении. А на слова директора: — Павел, не спеши уходить, возьми отпуск на месяц или больше, пока не переживешь беду, — ответил:
— Святослав Всеволодович, дело не в случившемся несчастье, его как-то можно было бы пережить. Я просто перегорел, то, что прежде влекло, теперь стало в тягость. Мне нужно что-то другое, сам того пока не знаю. Не беспокойтесь за меня, не пропаду, да и семья на мне, найду чем заняться.
Уже в который раз Павел переживал перелом в своей судьбе, но на нее не жаловался, да и на выпавшие ему испытания. Как бы то ни было, жил в ладу со своей совестью, старался ради других и вряд ли кто мог упрекнуть его в бесчестии или корысти. Теперь думал о своем будущем, ведь по сути сам не представлял его, как и то дело, которому мог отдать сердце и душу. Просто так отсиживать часы на нелюбимой работе не собирался, впрочем, бездельничать также, после не очень долгих размышлений устроился психологом в детский дом. Произошло это почти случайно, однажды проезжал по одной из улиц и увидел драку — трое мальчишек лет тринадцати-четырнадцати избивали одного, причем тот уже лежал, а его продолжали бить ногами. Разумеется, Павел вмешался — остановил машину и бросился к дерущимся, за секунды разметал их и наклонился к лежавшему на земле мальчишке. Тот весь скрючился, руками закрыл голову, лицо его было в крови, но не издавал ни стона, ни плача.
