Выйти замуж за Микки Мауса - [2]
– Ты что, Рыжий, дурак? – изумлённо уставилась на него Злата. – Какие, нафиг, стихи в кабаках, какие барабаны? Там или «Левый, левый берег Дона» заунывно тянуть надо, либо шансон веером раскладывать, либо казачью плясовую заводить. Это же Ростов, тут понты дороже денег. А на настоящую музыку в этом городе денег нет! – категорично отрезала она словами своего педагога по вокалу из музыкальной школы. – Петь шансон я не буду, так что отвали, Сашка, дурная затея…
Обхаживали они её долго. Ромке вот сразу понравилась Сашкина идея собрать собственную музыкальную группу. А не обхаживать Златку не могли, ибо уж так повелось в их троице, что с детства верховодила всем она, удивительным образом сочетая в себе умеренные таланты в самых разных областях (от стихосложения и музыки до живописи) с неумеренным ростовским характером – вспыльчивым и нахальным в своей непробиваемой самоуверенности. Наверное, эта самоуверенность и перетянула в конце концов. Как всегда, впрочем.
Её условия были просты, но категоричны: репертуар подбирает только она, а не директор ресторана, первый просмотр должен быть живым, то есть перед публикой, и не меньше трёх песен. Как Сашка смог уговорить крёстного на эту авантюру, известно только им двоим. Но как бы то ни было, отхохотавшись, тот согласился:
– Ну и наглый же у меня племяш вырос… Толк будет из тебя, пацан, ты и мёртвого уговоришь, – довольно хлопнул он по плечу Сашку. – Приводи свою цацу через две недели, посмотрим, что за птица, какого полёта…
Ромка давно уже отстроил гитары и теперь лишь изредка касался их, снова и снова проверяя себя, вплетая приглушённый звук струны в ровный, ничего не подозревающий гвалт голосов, звяканья посуды и прочего шума, что издаёт толпа людей, отдыхающая тёплым южным вечером в своё удовольствие. Ромка перебирал струны с внешне невозмутимым видом, словно делал это перед публикой не первый раз, и понять, напускная эта бравада или нет, было невозможно: большие тёмные очки скрывали эмоции и те быстрые взгляды, что бросал он на свою двоюродную тётку – главного редактора одной из ростовских газет – которую втайне от друзей пригласил на премьеру.
Очки были и у Рыжего (Златкина идея), но если от стороннего взгляда они что-то и скрывали, то внутренне Сашка был натянут почище Ромкиной струны. Страх душил, словно и не было двух недель постоянных, сутки напролёт репетиций.
– Румын проклятый, сидит как вкопанный, хоть бы повернулся ко мне, дал знак, что всё в порядке, – неожиданно разозлился он на Ромку.
Впрочем, это была старая его привычка – злиться на друга, словно он, а не Златка расписала каждому свою роль. Злиться на Злату как-то не получалось. Ей можно было лишь верить. Ведь это только она может так спокойно сидеть уже десять минут на высоком табурете в середине маленькой эстрады в центре ресторана, глядя сквозь публику, словно была здесь совершенно одна. Словно не разглядывали все эту надпись «FUCK let’s ROCK!», что выпрыгивала белой кляксой с их чёрных маек, которые она сама и расписала.
В зале наконец-то появился директор, и Сашка трижды, как они и условились, задыхаясь от страха, стукнул палочками друг о друга, подавая ей знак. Она обернулась, и, улыбнувшись одними глазами, чуть заметно подмигнула, мол, начинай.
Оглушительное двухминутное соло, что выдал Рыжий на малой ударной установке, в которой не хватало бочки, но зато был отличный рабочий барабан, том, альт и две тарелки, взъерошило уютный вечер, расслабленную публику и, конечно же, его крёстного, который, как был уверен Сашка, тут же пожалел о своей доброте душевной. Но всё-таки права была Злата с этим соло. Весь свой ужас выплеснул Сашка на барабаны, компенсируя недостаток мастерства неистовым ритмом. Всё сильнее и сильнее улыбалась Златка. И с последним Сашкиным ударом, когда в обалдевшем зале повисла звеняще-недоумённая тишина, она достала сигарету, нарочито медленно прикурила её и, кивнув залу, словно продолжая давно начатый разговор, призналась в микрофон:
– А моя бабушка курит трубку… – и снова через паузу, уже под Ромкину гитару зазвенел, обрастая обертонами, её голос, превращаясь в известную рок-н-рольную песню. – Чёрный-пречёрный табак…
И песня была знакома если не всем, то многим, и Ромка хорошо играл, выжимая из своей старенькой электрогитары достойный звук, и даже справившийся с волнением Сашка почти не лажал, выдавая нужный ритм, но публика явно была ошеломлена их напором. Никто не ел, не звенели бокалы, все, повернувшись к сцене, смотрели на Златку, которая так отчаянно-самозабвенно перепевала Гарика Сукачёва, что даже видавшие виды жлобы из самого гламурного ростовского ресторана ей поверили. Ей невозможно было не верить: так мгновенно закрутилась какая-то невидимая пружина, захватила и повела за собой, словно Га́мельнский крысолов достал свою оловянную дудку; так вызывающе ломался на низах её голос; так вздувались от напряжения вены на тонкой шее и пульсировал крик на последних словах припева, словно мстил им всем за их отношение к жизни…
