Высший круг - [20]
— Нужно их разделить и положить между листами книги, которую не будешь раскрывать год или два, — произнес рядом с ним надтреснутый голос.
На скамейке по ту сторону от прохода пожилая дама с белыми волосами, как у куклы, прикурила сигарету от армейской зажигалки.
— За свою жизнь я сохранила их несколько десятков, — сказала она, выпуская облачко голубого дыма. — Прекрасно. Никаких проблем. Вы любите розы?
— Я люблю одну розу.
— Когда вы срежете розу, чтобы вставить ее в петлицу и подарить женщине, позаботьтесь обломать шипы, не повредив стебля. Если вы этого не сделаете, то дама — я говорю «дама», поскольку роза красная, если бы роза была белая, я бы сказала «барышня», — дама уколется и сильно расстроится. На ее лице отобразится большая досада, и вы поймете, что ваши планы рушатся. Вы поднесете ее палец к губам, чтобы остановить кровь. Она расценит это как непристойное ухаживание — если такое может быть — и закричит: «насилуют!» Вас арестуют. Вы отсидите десять лет в тюрьме и заплатите сто тысяч долларов штрафа. Я вас предупредила.
Она порылась в большой матерчатой сумке, вытаскивая пустые сигаретные пачки, пачку ваты, два грязных носовых платка, сигнальный пистолет, пока не выудила оттуда книжку небольшого формата с обложкой всех цветов радуги.
— Возьмите, это мои стихи: «Roses forever». Можете подарить их вашей подружке.
Поезд замедлил ход. Она побросала все остальное в сумку, надела меховую шляпку и повернулась к Артуру с широкой улыбкой, обезобразившей ее изрезанный вертикальными морщинами рот:
— Пять долларов.
— Что пять долларов?
— Стоит книга, которую вы сейчас купили.
— Я ничего не покупал.
Он сунул книжку в сумку, и тут поезд затормозил. Дама чуть не упала, едва успев уцепиться за спинку своего сиденья.
— Никогда еще не видела таких невоспитанных людей, — произнесла она презрительно и твердо, гордо вскинув подбородок, чтобы показать, что он ошибается: она не кто-то там, а известная поэтесса.
Толстый мужчина, которому она преграждала дорогу, бросил неласковый взгляд на молодого человека, забившегося в свой угол, прижавшись лбом к стеклу и увлеченно разглядывая перрон, на который спустилось несколько пассажиров. Пожилая дама появилась по ту сторону стекла, на высоких каблуках, в сбившейся шляпке. Постучала зонтиком по стеклу и прокричала какие-то слова, которых он не понял. Поезд тронулся.
— Возможно, в следующий раз ей больше повезет, — произнес ироничный мужской голос.
Артур обернулся. Позади него сидел мужчина лет пятидесяти, с челкой седых волос на лбу, с веселым лицом, обрамленным полукругом белой бороды, и читал газету, держа ее в вытянутой руке.
— Вы хотите сказать, что она мошенница?
Мужчина положил газету на колени и разгладил ее рукой в перчатке.
— Это слишком сильно сказано, но что-то в этом роде!
— Я только что приехал, с неба свалился, то есть сошел с «Квин Мэри»… Я француз…
— Это слышно.
— А часто эта женщина такое проделывает?
— В каждую поездку ей удается продать одну-две книжки своих стихов, изданных за счет автора.
— Стихи-то хоть хорошие?
— Бывает и хуже.
— Значит, вы тоже их купили?
— Да… На третий или четвертый раз. Из любопытства. У меня в кармане завалялась бумажка в пять долларов… Держу пари, что вы едете в Бересфорд.
— Вы тоже?
— Нет, я уже не в том возрасте, но я там учился тридцать лет назад. Мой сын поступил туда в прошлом году. Вы наверняка его встретите: Джон, Джон Макомбер. В большей степени спортсмен, чем интеллектуал.
Улыбнувшись, он вновь погрузился в свою газету. В Бостоне был уже вечер. У выхода из вокзала дожидался небольшой автобус с табличкой Beresford University. Туда село полтора десятка человек. Шофер пожаловался на боль в спине, не позволявшую ему поднять сундучок на крышу. Два парня в синих блейзерах и серых брюках подхватили его как перышко и забросили к другим чемоданам.
Час спустя Артур уже устраивался в маленькой комнатке общежития, где он проведет три года своей жизни: кровать, шкаф, стол, две этажерки, мрачноватый плафон, настольная лампа и правила внутреннего распорядка в рамочке у двери. Его быстро научили (Жетулиу в первую очередь), как их обходить. Артур вычислил Джона Макомбера и решил, что этот великолепный футболист не унаследовал юмора своего отца, Они встречались по утрам на беговой дорожке стадиона. Артур тренировался на дистанции 3000 метров, хотя совершенно не собирался участвовать в соревнованиях, но эта дистанция, не заставляя его выбиваться из сил, подходила под его дыхание и сердечный ритм. Джон Макомбер же бегал с низкого старта на короткие спринтерские дистанции, тренировался падать кувырком. Когда они встречались, то хлопали ладонью об ладонь и улыбались, не говоря ни слова. Порой к ним присоединялся Жетулиу. Природа одарила его длинными ногами бегуна на 800 метров. За сто метров до финиша он опускал руки и шел по краю дорожки к своей спортивной сумке, элегантно оборачивал вокруг шеи полотенце и отправлялся в раздевалку, едва переставляя ноги.
— Эти последние сто метров… Никогда я их не пробегу. Почему не сделать дистанцию 700 метров!
— Пошли жалобу в Олимпийский комитет.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.